"Эмиль Ажар. Страхи царя Соломона" - читать интересную книгу автора

это слово употребляют, когда речь идет о библейских персонажах. Иногда у
меня создавалось впечатление, что месье Соломон пытается этому забвению
воспрепятствовать, взять все, так сказать, в свои руки и больше этого не
допускать. Его состояние легко понять, имея в виду, что ему самому грозило
вот-вот так же бесследно исчезнуть. Поэтому тогда я не стал его ни о чем
расспрашивать, но от тех чувств, которые я тогда испытал, я так и не
оправился. И было не только это, но тут вы мне ни за что не поверите, но,
может, вас убедит довод, что я не в состоянии придумывать лучше, чем это
получается у жизни, которой нечего церемониться и заботиться о том, чтобы ей
поверили. Месье Соломон нашел в лавке братьев Дюпен, что в тупике
Сент-Бартелеми, старую открытку с фотографией одалиски, которые тогда еще
встречались в Алжире, в те годы принадлежавшем французам, а на оборотной
стороне открытки были написаны слова любви: Я не могу жить без тебя, мне
тебя не хватает больше всего на свете, в пятницу, в семь, буду стоять под
часами на площади Бланш, жду тебя всем сердцем, твоя Фанни. Месье Соломон
тут же положил эту открытку себе в карман, потом проверил день и час по
своим очень дорогим швейцарским часам, нахмурил брови и вернулся домой. А в
следующую пятницу, в шесть часов тридцать минут велел отвезти его на площадь
Бланш. И стал там искать часы, но их не оказалось. Он был явно недоволен и
принялся расспрашивать жителей квартала. Наконец нашли консьержку, которая
помнила эти часы и сказала, где они находились. Он сразу ушел от нее, чтобы
не опоздать, и ровно в семь стоял в указанном месте. А я так и не знаю,
делал ли он это, чтобы почтить память исчезнувших любовников или в знак
протеста против библейского ветра, который все уносит, как прах, как пыль.
Однако одна вещь несомненна, уверяет Чак, и тут, я думаю, он прав: месье
Соломон - человек протестующий, человек, открыто выступа-
ющий против. В конце концов я осмелел, и когда он пошел постоять и
положить букет красных роз у фасада здания, указанного в адресе открытки с
изображением пожарника, написанной в 1920 году, где посылались поцелуи и
говорилось о радости вновь увидеться в следующее воскресенье, я спросил его,
когда он снова сел в такси:
- Месье Соломон, извините за вопрос, но зачем вы это делаете? От этой
девчонки уже давно ничего не осталось, так к чему все это?
Он наклонил голову, словно говоря: "Ну конечно, конечно".
- Жан, мой малыш, разве не посещают места, где жили Виктор Гюго,
Бальзак, Людовик XIV?
- Но то были очень значительные люди, месье Соломон. Виктор Гюго --
это была личность. Естественно, что их помнят и что, думая о них, мы
испытываем волнение. Они принадлежат истории.
- Да, все помнят знаменитых людей и никому нет дела до тех, кто никем
не были, но любили, надеялись и страдали. Те, кто при рождении получили наше
общее готовое платье и смиренно протаскали его до своего конца. Даже само
это выражение "те, кто никем не были" омерзительно и недопустимо. Я
отказываюсь его принять и выражаю это теми скромными средствами, которыми
располагаю.
Говоря это, он как-то таинственно улыбнулся, поднял голову, и лицо
вдруг стало серьезным. Он крепко сжал в руке свою трость с лошадиной
головой.
- Я это делаю не только ради "девчонки", как вы выразились, а еще из
уважения к этому.