"Сухбат Афлатуни. Гарем (Повесть) " - читать интересную книгу автора

дегустационные цеха паленого кофе.
В подземных переходах, чья богатая акустика, давно оцененная
попрошайками, казалось, сама вырывала изо рта песню и разносила ее над
заплеванным мрамором.
В гигиенических офисах международных организаций, где уставшие от
своего праведного феминизма дамы кивали Иоану Аркадьевичу и называли его
Иоганн.
На Броде, где ташкентцам и гостям столицы улыбались нарисованные Иоаном
Аркадьевичем уроды в тюбетейках, ермолках и русских ушанках. "Уроды" - было
написано внизу.

Дань собиралась.
В Ташкенте всегда не любили тех, кто слишком много работает, и тех, кто
слишком требует, чтобы платили в срок.
Иоан Аркадьевич не относился ни к тем, ни к другим. И его любили - а
человек, которого любят, всегда может рассчитывать на "тысячу до зарплаты".
Естественно, и среди безвозмездных кредиторов господствовали женщины.
Этих "тысяч до зарплаты" за день наскребалось немного, но жены,
вытряхнув вечером знакомые всей квартире джинсы, были, кажется, вполне рады.
Дело в том, что, кроме многочисленных достоинств, которыми наделяло
Иоана Аркадьевича неугомонное женское воображение, он обладал и некоторыми
реальными: не тратил бюджет на сигареты, портвейн и пижонский шоколад
"Россия".
Его всем этим угощали и так.
"Мерси! Да пошлет вам Бог много красивых детей, - с достоинством
благодарил Иоан Аркадьевич своих сигаретных или шоколадных благодетелей. И,
сплющив окурок обо что-нибудь непожароопасное, поднимал свои синие глаза: -
Тысячу до зарплаты..."

...Они стояли, обнявшись, и зазор между телами становился все уже.
Лампа еще медленно раскачивалась, и рыжее пятно от нее то наплывало на
любовников, то отъезжало в конец комнаты.
- Люблю люблю люблю люблю тебя тебя тебя тебя, - на всякий случай еще
раз выкликала Гуля, но было и так ясно: новая тетя остается навсегда и
завтра будет послушно читать ей Джек-Лондона.
На кухне ухал залитый водой рис и дразнил, выплевываясь, нервное пламя.
Наконец, подходили две сильные женщины в масках из огуречных очисток и
отстраняли обнимавшихся друг от друга.
- Почему?.. Вот так всегда... Не надо же, - тихо ворчал Иоан
Аркадьевич, поддаваясь огуречным женщинам и поднимая правую ногу, а потом
левую - с него стягивали джинсы. На голых ногах Иоана Аркадьевича обитали
целые созвездия веснушек.

Отстраненная от своего нового мужа, женщина еще пару минут стояла,
остывая.
Вот перед ней стянули джинсы с Иоана Аркадьевича, и она видит его ноги.
Вот джинсы стали трясти, падают деньги, их тут же сортируют на хозяйство.
Вот к ней подходит какая-то старушка с красивыми зубами (тоже жена?) и
говорит ей "Идем", и подводит к подоконнику, на котором ржавеет банка от
болгарского горошка "Глобус" с политой землей.