"Сухбат Афлатуни. День сомнения (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Вот тогда их было много, горбунов... Даже стройные, как тополь,
депутаты горсовета засутулились, запыжились, и уже нельзя было понять, кто
одарен горбом от природы, а кто из демократических принципов.
Потом, конечно, прибыл Черный Дурбек, и Белый Дурбек исчез вместе с
грузовиком, "О, моим народом" и горбунами... Одни белые ботинки болтались на
главной площади, подвешенные за шнурки к позорному столбу. Впрочем, скоро
покинули площадь и ботинки. Прилетел синий вертолет какой-то международной
организации и забрал ботинки с целью отвезти их к Белому Дурбеку в
Швейцарию, где тот питался акридами и диким медом.
Но все это было уже после того, как Акчура встретил Исава с рюкзаком -
как раз в день между Белым Дурбеком и Черным, когда в городе было неспокойно
и депутаты то горбились, то выпрямлялись, в зависимости от последних слухов.

Из рюкзака вылезла серая мышь и шпионским глазом глянула на Акчуру.
- Мурка, Мурка, - сказал ей Исав.
Мышь затрусила к Исаву, делая короткие остановки для обнюхивания
воздуха.
- Прошлый раз она была Шахерезадой, - нахмурился Акчура, чувствуя, что
клоунада Исава не только не исчерпалась, но будет продолжена в дуэте с
мышью.
- Была не она, - сообщил Исав, подманивая грызуна на сухарик.
- Расплодятся у тебя эти шахерезады и сгрызут рукописи.
Исав выловил рукой пачку исписанной бумаги и предложил Мурке вместо
сухарика. Мышь повела себя с изяществом опытной лабораторной твари. Отвергла
литературу и бросилась к сухарю.

Акчура вышагивал по бывшему убежищу, шаркая потными шлепанцами и
сообщая последние новости; Исав лежал на топчане, у самого подсвечника, и
писал что-то торопливое. Нет, не под диктовку. Если бы Исав умел писать под
диктовку, то сидел бы сейчас не в подвале, а в каком-нибудь хотя бы
министерстве.
Впечатление диктовки создавал больше Акчура - своей скорой речью,
которую он, расхаживая, словно пытался догнать. Он знал, что этот
ненормальный сейчас пишет другое. Что-то в городских новостях завлекло
Исава, растолкало его внутренний письменный голос, а тому стоило только
растолкаться, и Исав вгрызался в бумагу, как мышь в сыр, и ни за какой
хвостик его уже оттуда было не вытянуть. Кроме того, новости эти наверняка
вынырнут в каком-нибудь ближайшем килограмме исписанной бумаги, который
Акчура или мачеха его, Марина Титеевна под видом уборки вынесут отсюда
недели через две. С верхним миром Исав не сообщался и писал на те сюжеты,
которые сносил ему в убежище Акчура.
Мурка снова выглянула из рюкзака, наблюдая, как над ней проносятся
темные ноги Акчуры, а сбоку желтеет над свечой лицо Исава, которое, кажется,
вот-вот эти ноги сомнут.
А Исав писал: "Небо вдруг вышло из своих берегов и затопило собой весь
город. Везде я натыкался на этот цвет неба - в автобусах, на речном пляже, в
подвале, где ночевал, - даже если этот цвет не был синим, я все равно
отгадывал присутствие неба. И мерз - одежда ушла за долги, к городу
приближался Черный Дурбек, Завод гудел вполсилы, последние базары прятались
куда-то, и единственное, что оставалось - газеты! О, газеты. Я шил из вас