"А.Афанасьев. Зона N 3" - читать интересную книгу автора

свет. Большинство людей по-прежнему воспринимают писателя либо актера всего
лишь как загадочный психологический феномен. Для русского человек гадюка,
ползущая в траве, мокрота, возникающая при бронхите, и творческий
интеллигент, кликушествующий на экране, стоят в одном ряду, но почему-то не
вызывают у него раздражения.
Войдя в сортир с ведром и тряпками, Прокоптюк убедился, что куча на
месте, на стенах желтые потеки, и энергично принялся за уборку. Кошечку
Василису усадил на самое чистое место, возле сортирного очка, и, яростно
отскребывая липкие ошметки, вел с ней дружескую беседу. Василиса,
вслушиваясь, забавно вскидывала глазастую мордочку, почесывала лапкой рыхлое
пузо и, когда бывала с чем-то не согласна, издавала пронзительное мяуканье,
от которого Прокоптюк привычно вздрагивал, чуть не роняя мокрую тряпку.
Особенно не нравились привередливой Василисе его рассказы о том, как он был
челноком, как путешествовал по миру, купечествовал, как привольно жилось ему
на оптовом рынке. Василиса взрывалась истошным воем и царапала сосновую
доску, грозя свалиться в очко. "Чего злишься, Василиска, - ворчал
Прокоптюк. - Ну торговал, ну мотался по заграницам, а до того заведовал
кафедрой, а теперь скребу писателево говно, и, в сущности, скажу тебе,
никакой особой разницы во всех этих занятиях нет. Не согласна, что ли?"
Василиса так оглушительно мяукнула, что Прокоптюк схватился за уши. Жаль, не
умела кошка говорить, а ему хотелось бы знать, чем она в самом деле так
недовольна.
Когда управился и вышел на двор, увидел Фому Кимовича, отдыхающего на
крыльце своего коттеджа. На писателе были яркие, ниже колен молодежные шорты
и майка от Версаче. Белесая головенка сияла на солнце, как одуванчик.
- Ну-ка, поди сюда, засранец, - поманил он сверху Прокоптюка. Тот
послушно приблизился. Василиса жалобно заверещала на плече.
- Ну что, кикимора? - спросил писатель. - Не терпится на правеж к
Василь Васильевичу?
Вообще-то, он догадывался, отчего писатель не в духе. Накануне
Клепало-Слободской собирался на заседание московского Пен-клуба, где
намеревался выдвинуть свою кандидатуру на пост председателя, и вот, видно,
съездил неудачно. По рассказам Фомы Кимовича, власть в Пен-клубе захватили
какие-то безродные типчики, чьи-то детишки и полюбовники, поганые пидарасы,
для которых святые слова о правах человека значили не больше, чем для
какого-нибудь Шамиля Басаева вместе с Ленкой Масюк.
- Я тебя, рожа неумытая, сколько раз предупреждал?
- О чем, Фома Кимович?
- Чтобы не таскал сюда своего паршивого мутанта. Добиваешься, чтобы я
собственноручно утопил его в помойном ведре?
От ужаса Василиса пискнула и спрятала мордочку под мышкой у Прокоптюка.
- Откуда такая нетерпимость, Фома Кимович, - огорчился Прокоптюк. - Уж
я-то надеялся, вы как великий гуманист с сочувствием отнесетесь к зверьку.
Какой от кошки может быть вред?
- Это не кошка, - отрезал писатель, энергично поддернув шорты. - Это
извращение природы. Коммунячий выблядок. Ишь ушами стрижет, стерва! Ладно,
мое дело предупредить.
- Что же вы так нервничаете из-за ерунды, Фома Кимович? В вашем
возрасте небезопасно. Вдруг чего случится, как в глаза буду смотреть
многочисленным почитателям вашим?! Василиску сегодня же сдам на мыло, не