"Анатолий Афанасьев. Монстр сдох " - читать интересную книгу автора

получил большое удовольствие оттого, что по количеству улыбок и поз,
выражающих почтительность и радость, запросто перещеголял маленького
китаезу, который еле успевал отвечать поклоном на поклон, рукопожатием на
рукопожатие, пока не плюхнулся без сил в подставленное для него огромное
кресло, напоминающее трон, где чуть не утонул с головой. Две розовощекие,
нарумяненные русские красавицы, завернутые до пят в цветастые балахоны,
ярко пылая от избытка целомудрия, бросились к Линь-Сяо и помогли ему сесть
более или менее прямо. Худенький китаец от их неожиданного напора покрылся
коричневой испариной, но продолжал слащаво улыбаться.
- Покорные славянские рабыни, - через переводчика пояснил Иссидор
Гурович. - Снабжаем всю Европу, отдаем за бесценок. Этих двух примите в
подарок, уважаемый учитель. Лучших кровей барышни. Останетесь довольны.
- Не хочу, не хочу! - в сильном волнении, смеясь, китаец замахал
руками, но видно было, что польщен и тронут.
Беседа длилась около получаса, но высказано было много. Можно даже
сказать, высказано было главное, хотя и обиняком. Самарин и не надеялся на
откровенность китайца. Ни его положение, ни обстановка, в которой они
встретились, к этому не располагали. Линь-Сяо-Ши, выпив бокал шампанского,
превратился в сплошную, сияющую солнечной улыбкой, восточную шараду, хотя
его визит был красноречивее иных Признаний. Он с таким пылом превозносил
победившую в России демократию и ее новых правителей, сумевших за сказочно
короткий срок разбазарить все, что было накоплено веками ("скачок в мировую
цивилизацию!"), так восхищенно закатывал глазки, произнося имена
"гениальных экономистов" Чубайса и Немцова, так наивно радовался личной
дружбе российского президента с Биллом и Гельмутом, что не нужно было иметь
семи пядей во лбу, чтобы понять: с нынешним режимом серьезное деловое
сотрудничество для него и для тех, кто за ним стоит, исключено.
Самарин отлично его понимал. Чтобы возродиться, Китаю понадобилось
мучительное столетие, и крах могучего соседа он наблюдал с печальной
усмешкой. Урок сокрушения империи может потешить лишь безумца, чей дикий
хохот на пепелище является верным знаком свершившегося наказания Господня.
В России партийного хама, размахивающего вслед за Америкой ядерной удавкой
над миром, сменил на троне многоликий ворюга с сумеречным, параноидальным
сознанием, и это пугало, настораживало миролюбивых, добродетельных
китайских товарищей. Осторожный китаец не говорил об этом прямо, но именно
таков был смысл его витиеватых иносказаний. Иссидор Гурович ответил
простосердечно, у него не было нужды темнить.
- Им осталось править год-два-три, не больше, - сказал он. - К власти
придут нормальные люди. Мы хотим вернуть пятидесятые годы, заново
породниться. Наши и китайские дети полюбят песни отцов. Вот наше святое
желание.
Линь-Сяо-Ши опустил глаза и сделал вид, что не расслышал. Ответил так:
- Приезжайте к нам. Я познакомлю вас кое с кем, и вы убедитесь, как
далеко простирается наша заинтересованность.
- Приеду, - пообещал Иссидор Гурович. - Может быть, осенью. Или зимой.
- Лучше осенью, - улыбнулся китаеза. - Не надо надолго оттягивать.
На прощание Иссидор Гурович вручил гостю, вместо двух красавиц,
малахитовую шкатулку, небольшую, но изумительной работы, набитую
драгоценными камушками. Это был царский подарок: шкатулка вместе с
содержимым тянула не меньше, чем на полмиллиона.