"Алексей Аджубей. Те десять лет " - читать интересную книгу автора

друзья, мы возвращаемся к стабильному упорядоченному образу жизни, работы;
все хорошо, давайте жить дружно!
Пленум уже закончился, все встали, и тут к Брежневу обратился Суслов.
Сказал ему несколько фраз вполголоса. "Одну минутку, товарищи, - усадил всех
Генеральный. - Есть предложение вывести Аджубея из состава ЦК, поскольку он
уже не является главным редактором газеты "Известия".
Все последующее заняло не более получаса. Перед голосованием я попросил
слова. После маленькой заминки Брежнев сказал: "Кстати, Аджубей проявил
недисциплинированность, опоздал на заседание".
Не знаю, зачем ему понадобилась неправда. Просто поначалу меня и не
собирались приглашать в этот зал, потом передумали. Я извинился перед
членами ЦК за поздний приход, сказал, отчего так получилось, коротко доложил
о своем пути в журналистике, о том, что смог и чего не смог сделать в
газете. Обернулся к Суслову: "По-видимому, вы лучше знаете, кто и в какой
мере повинен в раздувании культа личности Хрущева. Газету "Известия" вряд ли
можно упрекнуть в некритичности, беззубости, и я не могу принять подобные
утверждения только на свой счет. Тут каждый должен отвечать за себя".
В зале была абсолютная тишина. Я разглядывал лица. Жесткие, смущенные,
испуганные, безразличные...
Пока готовили бюллетени для голосования, я стоял на маленькой площадке
лестницы. Курил. Подошел министр тяжелого и транспортного машиностроения
Кожевников. Мы жили с ним в одном доме. Спросил, сколько мне лет. "Сорок?"
Мне послышалось в его тоне успокоение: дескать, все перемелется, все еще
впереди...
В сорок у человека действительно есть некоторый запас времени. Выйдя из
Кремля, я прежде всего подумал, что теперь мне необходимо искать работу...
В конце ноября позвонили Хрущеву, приглашали явиться в ЦК, чтобы
оговорить его новый статус. Как рассказывал Анастас Иванович Микоян, он до
последней минуты боролся за то, чтобы смещение Хрущева выглядело хотя бы
"цивилизованно". По его настоянию, поначалу было решено не выводить Никиту
Сергеевича из состава Президиума Верховного Совета СССР. Микоян говорил, что
партии целесообразно по достоинству оценить то положительное, что сумел
сделать Никита Сергеевич, и отметить это в соответствующем сообщении, наряду
с недостатками. Видимо, верх взяли иные соображения. Во всяком случае, чем
дальше отодвигался визит Хрущева в ЦК, - а в октябре он тяжело заболел
гриппом и не смог явиться по вызову, - тем все сильнее и резче обозначалось
раздражение против Хрущева, урезались его пенсионные блага, забывались
данные обещания о сохранении квартиры, дачи и т. д. Когда Никита Сергеевич
после болезни получил аудиенцию, на него уже кричали. И как ни странно, даже
Косыгин. Он заявил примерно следующее: "Если бы вы появились сейчас на
улице, вас бы растерзали". Хрущев с горечью вспоминал эту фразу. Он
относился к Алексею Николаевичу с уважением. Именно его считал самым
подготовленным и опытным человеком в том руководстве, которое сложилось
после октябрьского Пленума ЦК. Кстати, очень скоро стало видно, как не
"вписывается" Косыгин, его жизненные установки в брежневский стиль.
Хрущев не мог уже защищать свое достоинство. В эти первые недели
отставки он очень сдал. Нина Петровна с болью говорила, что никогда не
видела Никиту Сергеевича таким раздавленным и приниженным. Случалось, он
плакал. Как знать, может быть, боялся за себя, за семью. Его беспокоило и
то, как сумеет Нина Петровна распорядиться теми четырьмястами рублями