"Элизабет Адлер. Персик " - читать интересную книгу автора

Каролина Монталва всегда считалась одной из самых шикарных парижанок и,
как многие из них, была бережлива. Каро никогда ничего не выбрасывала. С
того времени, когда ей исполнилось семнадцать и она купила свое первое
платье "от Кутюр", Каро хранила все свои наряды. "В конце концов, - говорила
она своему любовнику Альфонсу, когда он начал было протестовать по мере
того, как заполнялись стенные и зеркальные шкафы, а количество их
увеличивалось, пока не заполнило все комнаты, чтобы вмещать ее растущий
гардероб, - все, что стоит так дорого, не может быть просто выброшено. Ты же
не выбросил бы стул или картину только потому, что купил их в прошлом году".
И милый Альфонс, слепо обожающий ее, соглашался, добавляя со смехом: "И
когда у нас кончатся комнаты, твоя экономия вынудит меня купить дом". "Как
жаль, - думала Каро, спеша по улице Риволи, - что Альфонса больше нет. А то
он увидел бы, что ее практичность сослужила ей службу". Несмотря на войну,
она смогла прилично одеваться, пользуясь залежами своего гардероба, а
некоторые из этих вещей относились к началу века - к золотым дням молодости,
и взглядом немного умеющей шить женщины она видела, что ее друзья тоже
носили перелицованную одежду. Она чувствовала себя вполне комфортно в этой
мягкой голубой шерстяной юбке. И, конечно, завершающим штрихом была шляпка -
великолепная соломка, купленная у мадам Ребокс десять лет назад, она только
добавила вуаль в мушку, которую сняла с другой шляпы и букетик серо-голубых
цветов, ранее украшавший вырез вечернего платья. Возраст, подумала она,
криво улыбнувшись, имеет свои преимущества. Но все чаще приходило ощущение
старости, которое ей не нравилось, и бывали дни, когда она чувствовала
каждый год из своих семидесяти трех.
Глядя на свое отражение в витрине магазина, Каро увидела, что ее спина
еще прямая, а новые укороченные юбки вполне ей подходят - слава Богу, ноги
были все еще хороши, "Как чистокровная молодая кобылка", - говорил Альфонс.
Она все еще скучала по нему, хотя он умер двадцать лет назад.
Каро элегантно отступила, чтобы ее не задела компания шумных смеющихся
молодых людей, немецких солдат, вернувшихся с фронта несколько дней назад и
получивших разрешение жить в Париже. Боже, как она ненавидела сам звук этого
языка. Был ли сейчас язык другим, чем тогда, в старые времена, когда она
прекрасно проводила время в Баден-Бадене в обществе воспитанных мужчин и
женщин? Они были культурны, очаровательны, речь их приятна. Тогда кто эти
люди? Все, что она знала, - они были врагами и прошли через любимый Париж
как завоеватели. Их флаги с уродливой свастикой развевались над красивыми
зданиями, и так называемые офицеры, которые были мелкими сошками,
возгордившимися от сознания собственной власти, могли распоряжаться
столиками в кафе "Риц". По городу ползли слухи о массовых репрессиях, хотя
истории были слишком страшны, чтобы в них поверить. И все же люди исчезали
каждый день, и еврейская семья, которая жила в комфортабельной квартире по
соседству, - известный банкир, друживший с Каро много лет, - была увезена
однажды поздно вечером.
Слезы потекли из глаз, когда она увидела из окна, как маленькую семью -
банкира, его жену и двух молоденьких дочек - посадили в черную машину с
решеткой на окнах и желтыми мазками на колпачках колес. Она знала, что это
значит. Гестапо. Само слово наполняло людей страхом. Каро тоже посетили -
молодой высокий офицер в черной форме и блестящих высоких сапогах. Все немцы
были помешаны на сапогах - начищенных, с щелкающими каблуками.
- Мадам Монталва, - сказал он. - Это был не вопрос, а утверждение, и