"Георгий Адамович. Литературные беседы кн.2 ("Звено": 1926-1928)" - читать интересную книгу автора

воспоминаний, предчувствий, ощущений, с которыми сознание человека не в
силах справится, в которых оно не находит единства, которыми оно раздавлено.
Мир не поддается больше истолкованию и осмысливанию. Будто побежденный
художник уступает позиции, уходит внутрь себя. И внутри себя, "там,
внутри" - как переводили у нас название одной из метерлинковских драм - он
ищет отражения той мировой путаницы, внешние формы которой ему охватить не
удается. Он суживает план, лишает его исторического размаха, распространения
в пространстве и времени, но основное хранит. Он сдает позиции по
горизонталям, но не по вертикалям, т.е. уступает ширину замысла, но глубиной
и высотой дорожит. Отсюда мнимая бедность нашей литературы по сравнению с
той, которую называют "классической" - ясной, величавой, многоохватной. Что
же делать! Ясности и стройности мы теперь не ждем, а если бы и ждали, то не
дождались бы. Надтреснут мир, и в трещины врывается нечто неуловимое и
непреодолимое, но во всяком случае столь важное, что если современный
художник его, этого "нечто", не чувствует, то ничего он, кроме плоских
очертаний не создаст. Как почти всегда, говоря о нашей литературе, хочется
вспомнить Гоголя. Гоголевский быт, при всей его густоте, наименее
олеографичен. Вместе с Гоголем в литературу впервые вошла, как великая
тема, - мировая чепуха. Впрочем, Гоголь называл ее пошлостью.
Эти краткие и немного туманные замечания мне хочется связать с новым
рассказом М. Горкого "О тараканах" (сборник "Ковш").
Размах удивительный. Это одна из самых поэтических вещей Горького и
художественно, пожалуй, самая зрелая. В этих сорока страницах куда больше
души и ума, чем в огромном "Деле Артамоновых". И как пред этой
полутрагической безделушкой меркнет та "широкая бытовая картина"!
Лежит на берегу озера человек. "Почему-то ясно, что этот человек мертв.
- Кто это?
- А не видишь?
- Что с ним?
- Известно, что - помер.
- Отчего?
- На ходу.
- Убит?
- Его спроси.
- А кто таков?
- Нездешний".
Дальше следует повествование об "умершем на ходу человеке". Это Платон
Еремин, часовых дел подмастерье.
Детство. Отец Платона, вахмистр, - драчун и деспот. Мальчик забит,
робок, но шаловлив. То прижжет каленым железом язык снегирю - любимцу отца,
то вымажет патокой портрет царя. "Черт дурацкий!" - ругается вахмистр.
Он отдает сына на выучку часовщику Ананию. Ананий занят не столько
своим ремеслом, сколько рассуждениями о высших материях: что есть факт, где
в факте логика? Впрочем, вежлив и обходителен: Платон подрастает, работает
исправно, но нет-нет да и вспомнит прежние забавы. Напоил раз уток водкой,
утки подохли.
Ананий философствует:
- Если ты сделал это намеренно - это, брат, плохо: утки тоже не хотят
умирать.
Платон не только баловник, но и герой: спас соседнюю горничную от огня