"Георгий Адамович. Невозможность поэзии. Избранные эссе 50-х годов" - читать интересную книгу автора

нас сознание, что "теперь" или "никогда"... А при такой альтернативе дело
почти всегда решается в пользу "никогда", о чем мы не сразу догадались.
Будь все по-другому, возникла бы, вероятно новая поэтическая школа или
полушкола. В журналах толковали бы о ее лозунгах и декларациях. Как водится,
мы вели бы словесные сражения с противниками, настаивающими на правоте своих
приемов, своих взглядов. Все было бы как обычно, "как у людей", к
удовлетворению литературных поручиков Бергов. Нам самим порой становилось
скучновато без прежних литературных развлечений, и, случалось, мы спрашивали
себя: а не выдумать ли какой-нибудь новый "изм"? Как же в самом деле без
"изма"?
Но для развлечений было неподходящее время, неподходящая была и
обстановка. В первый раз - по крайней мере на русской памяти - человек
оказался полностью предоставленным самому себе, вне тех разносторонних
связей, которые, с одной стороны, обеспечивают уверенность в завтрашнем дне,
а с другой - отвлекают от мыслей и недоумений коренных, "проклятых". Впервые
движение прервалось; была остановка, притом без декораций, бесследно
разлетевшихся под "историческими бурями". Впервые вопрос "зачем?" сделался
нашей повседневной реальностью без того, чтобы могло что-нибудь его
заслонить. Зачем? Незачем писать стихи - нет, на сделки с сознанием мы
все-таки шли, иначе нельзя было бы и жить, - а зачем писать стихи так-то и о
том-то, когда надо бы в них "просиять и погаснуть", найти единственно важные
слова, окончательные, никакой серной кислотой не разъедаемые, без всех тех
приблизительных удач, которыми довольствовалась поэзия в прошлом, но с
золотыми нитями, которыми она бывала прорезана, с памятью о былых редких
видениях, с верностью, без предательства, наоборот, с удесятеренным чувством
ответственности - ибо, в самом деле, как же было этого не чувствовать, когда
остался человек лицом к лицу с судьбой, без посредников: теперь или никогда!
Нам говорили "с того берега", из московских духовных предместий,
географически с Москвой не связанных: вы - в безвоздушном пространстве, и
чем теснее вы в себе замыкаетесь, тем конец ваш ближе. Спорить было не к
чему, не нашлось бы общего языка. Вашего "всего" - следовало бы сказать - мы
и не хотим, предпочитая остаться "ни с чем". Наше "все", может быть, и
недостижимо, но если есть в наше время... да, именно "в наше время, когда",
только без вашего постылого окончания этой фразы... если есть одна
миллионная вероятия до него договориться, рискнем, сделаем на это ставку!
Если будущее и взыщет с нас, найдется по крайней мере у нас оправдание в
том, что предпочли мы риск почти безнадежный игре осмотрительной,
позволяющей при успехе составить скромный капиталец...
Конечно, чуда не произошло.
Нам в конце концов пришлось расплачиваться за мираж поэзии абсолютной -
или поэзии абсолютного, - ускользающей по мере кажущегося к ней приближения.
Понятие абсолютного по самой природе своей исключает возможность выбора:
тематического, стилистического, всякого другого. Нечего выбирать и
взвешивать, если найдены наконец незаменимые слова, действительно "лучшие в
лучшем порядке", по Кольриджу. Вы. бор им не мог бы даже и предшествовать,
им предшествовало бы только ожидание, напряжение воли слепящая боль от
нестерпимого света... А на деле бывало так: слово за словом, в сторону, в
сторону не то, не о том, даже не выбор, а отказ от всякого случайного,
всякого произвольного предпочтения без которого нет творчества, но которое
все-таки искажает его "идею" в платоновском смысле, не то, нет, в сторону, в