"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора

* * *

"Грациозный гений Пушкина...". Не помню, кто написал это, много лет
тому назад. Но вот совсем недавно Бердяев (которому часто случается "падать
с луны") повторил то же самое. Наверно, многие улыбнулись, читая. Бердяев
написал даже не "грациозный", а "чарующий", но passons, постараемся сдержать
улыбку. Тем более, что это правда.
Как ни странно, это правда. Пушкин действительно явление грациозное,
чарующее, последний из "чарующих", удержавшийся на той черте, за которой
очаровывать было уже невозможно... Это - во всех планах, и прежде всего в
плане историческом. Пушкину удалось еще спасти "грацию" от уже
закрадывавшейся в нее глупости. И ничего нет более противопушкинского, чем
утверждения, что "он все знал, все понимал", но нашел будто бы для всех
противоречив какую-то волшебную гармонию. Во-первых - это голословно. Откуда
вы знаете, что он все знал? Нет никакого свидетельства, никакого следа в
том, что он оставил. Во вторых - это искажает и портит Пушкина, низводя его
до уровня тех, которые что-то "знают", но, однако, не очень много, что-то
"понимают", но не совсем. В плоскости "знающих", средь детей ничтожных мира,
Пушкин нисколько не замечателен и если "мировые бездны" у Пушкина имеются,
то признаемся, это бездны довольно скромные. Но в том то и все дело, что
"бездн" у Пушкина нет и в помине, что старое, естественное, наивное его
понимание, вернее гершензоновской ахинеи. Конечно, нельзя, как в учебнике
Незеленова, писать "чарующий гений", но надо иначе сказать то же самое,
чтобы вновь очарование заняло место мудрости, чтобы вновь хрупкость и
зябкость Пушкина, его отступление перед будущим, его безнадежное стремление
удержать игрушечно-стройную Россию, которая уже по всем швам расползалась, и
отказ принять расползание, хотя бы оно и было неизбежно (здесь стиль, как
маленькое зеркало), - чтобы все это выступило вперед по сравнению с
"провидцем", с "учителем", с "пророком". Да и на чем он сам стоит, наш
"основоположник"? Откуда он взялся? Из ничего, из темной ночи, из
екатерининского тусклого света, из державинского мощного варварства, вдруг,
каким-то чудом это неслыханное, утонченнейшее совершенство, и опять, сразу
вслед за ним сумерки, мощь, варварство, Гоголь, Достоевский, Толстой...
Россия в это время помалкивала да с удивлением посматривала, как эти двести
лет, с их очевиднейшим началом и концом, с головокружительной быстротой
процесса рождения, развития и смерти, принимаются за всю ее историю, и как
это "чудо", непонятно-скороспелое, подозрительное, вероятно, с гнильцой в
корнях, - ибо без этого слишком уж непонятное, - навеки веков канонизируется
ее главной, единственной, важнейшей вершиной.
Два слова о "гнильце", Вспомните письма Пушкина, пронзительно-грустные,
которые так любил Анненский, чувствуя в них, вероятно, "свое". "Женка,
женка, ангел мой... ". В них Пушкин не притворяется, позы не принимает, он
лишь отшучивается, отсмеивается, не оглядываясь, пятится назад, нехотя
балагурит, как будто зная, что все равно все пойдет к черту: Россия, любовь,
стихи, все.


* * *

Из Писем А.