"Алесь Адамович. Немой" - читать интересную книгу автора

трое суток, когда таскала тележку с полуживым Францем. Знал бы он, какой был
тяжелый! А еще все ноги сваливались, хоть ты смейся, хоть плачь!
Припоминая деревенские бабьи разговоры о самочувствии "тя-жарной",
перепроверяла - что и как с нею происходит. Вот это жжение внутри-не оно
самое? А еще возникает навязчивое желание, это известно. Съесть чего-нибудь,
особенно соленого. Или такого, что и в городе не найти. Маме, когда "ходила
Полиной", захотелось вдруг беломорка-нальской баланды с гнилыми селедцами.
Или это выдумка отца, он любил над нею подшучивать. Пока Полина
гадала-разгадывала, накликала на свою голову: захотелось, хоть убей,
чего-нибудь холодного. Все вспоминала мороженое, каким отец угостил когда-то
в железнодорожном буфете: желтое, на скользкой металлической чаше, а от
этого еще холоднее.
Сказать, не сказать Францу?
То, что было, случилось у них в землянке, постепенно, по деталям
восстанавливалось, но уже не как предтеча всего ужасного, что произошло в то
самое утро, и о чем не хотелось вспоминать, а по-другому: ведь это была их
первая близость. У Полины - первая, она про себя знает. А про них - разве
можешь знать? Вон как тогда полез в избе! И получил! Вдруг ревность -
смешно. Лежит, как младенец, слабенький, беспомощный, захотелось бы, так не
поревнуешь.
Оттого, что грудь странно затвердела и болит, ощущаешь и все время
вспоминаешь его руки. Как тогда! Но уже не оттолкнула бы, наоборот, прижала
бы их, чтобы больнее, слаже...
Франц уже сидеть мог, прислонясь к дереву, сидел так часами, провожая и
встречая всех слабой усмешкой выздоравливающего. Тиф свалил многих,
некоторых похоронили, он же - как с того света вернулся, затихший,
задумчивый. Волосы у бедного посыпались, нет ратунку, спасения. Ладно, лес
тоже скоро лысый сделается, не горюй и ты! Ольха, осина почернели, дожди
зарядили, лесные люди по необходимости осмелели и начали жечь костры,
обсушиться не обсушишься, поскольку льет без конца, но хоть нагреется мокрая
одежда, кислый пар от нее идет.
Полина все не говорила ему главного. Теперь у нее занятие, игра: глядя
на Франца, сравнивать, представлять, какие глаза, лицо, волосы у ее
ребеночка. Забывалась в усмешке, но вдруг ее лицо (сама видела) делалось
холодным, чужим, спорящим: а вам какое дело? Ну, от немца, не вам его
растить!
Мамочка стала мамой, а тата отцом для Полины, будучи такими
старенькими. У ее ребеночка мама будет совсем молодая. Вместе на вечеринки
бегать будем!-упрямо возвращала усмешку на лицо.
А потом все началось заново: обстрелы, бомбежки. Выкрикнула свою тайну
Францу, когда пробиралась по холодной грязи по колено, вдруг испугалась
(сосенка от взрыва, взлетев, их обоих накрыла, больно хлестанув по головам,
спинам), что убьют кого-либо или обоих, а он так и не узнает.
Но Франц, похоже, не расслышал или не понял, о каком она ребенке. Их
столько вокруг, детей, несмотря на слабость, и Франц старается помогать
женщинам, у.которых по трое, а то и больше.
В горячке уже почти не замечал Франц (а вначале пугался), когда . рядом
появлялись люди с оружием, партизаны. Они то двигались вместе с жителями, то
куда-то уходили, пропадали. Франц убеждался: такие же, как и остальные
деревенские люди.