"Алесь Адамович. Немой" - читать интересную книгу автора

Правда, если и Францу, при его маскараде, одежде, дать оружие, сойдет и
он за своего здесь.
А однажды случилось такое, что всего перевернуло, как бы не помнил уже,
кто он, где он. Такое пришлось увидеть (Полине), в таком участвовать
(Францу) - об этом никогда потом не говорили друг с другом и вспоминать не
хотелось. Нет, не самое жестокое и страшное из виденного, пережитого, потому
что мера давно потеряна на этой войне, в этой жизни.
Эти пятеро появились после явно неудачной операции (боя). Никак
успокоиться не могли, по восклицаниям и нервной перепалке можно было понять,
что лишь они и вырвались оттуда, живыми. Двое из них ранены, в руку, в
голову, казалось, еле держатся на ногах. Вначале наседали на человека в
потертом кожаном пальто, с сухим некрасивым лицом. Он не отдал какую-то
команду и сам оказался не там, где должен был находиться. Францу интересно
было и немного жутковато наблюдать за ними: это и есть те самые партизаны,
которых так ненавидят и опасаются немцы. А в кожанке, наверное, командир,
может быть, комиссар; Но он не еврей, хотя у немцев принято считать, что они
заправляют всем. Есть и еврей; этот, однако, почти не участвует в перепалке,
совсем как посторонний. Уселся на вещмешок и смотрит прямо перед собой, как
будто поезда дожидается, что вот-вот вынырнет из-за деревьев. А
профиль-профиль, ну, прямо-таки карикатура на "юде-комиссара" в солдатских
газетах[1] Что-то притягивает внимание Франца именно к этому человеку.
Впрочем, понятно: столько написано, наговорено о еврейском племени, которое
ухитряется во все влезть и все повернуть на пользу себе и во вред другим,
что встреча с евреем, с живым-в Германии их уже нет-неожиданно взволновала.
Нет, Франц не считает себя нацистом-антисемитом, у них в доме этого
стыдились. Но Франц последние годы домой к отцу и матери лишь наведывался
время от времени, а жил и работал в молодежных лагерях, где надо было
соответствовать образу молодого и кровожадного тигра-солдата фюрера. Франц
учился соответствовать. Дожидался, как и другие, дня, когда, как посвящение,
будет и у него под мышкой наколка эсэсовца. Насколько, однако, далеко зашло,
он и сам не знал: не было вблизи и вокруг евреев, чтобы проверить свои
чувства. Но помнит, что холодел от ужаса и как его тошнило, но старался
выглядеть не хуже других, когда фронтовик с "Железным крестом" рассказывал,
как весело воюет СС на Востоке. Где-то в южном городе: русская жена принесла
передачу арестованному еврею. Ей вынесли, вернули посуду. На тарелке, под
полотенцем - голова мужа!
И вот еврей сидит перед ним, но ситуация прямо противоположная: не
"юде" в руках у "арийца", а "ариец" - в полной его власти. Достаточно еврею,
узнав, что это немец смотрит на него, ткнуть в его сторону пальцем, и с
немцем сделают то же, что заслуживают, по убеждению солдат фюрера, евреи.
А тем временем что-то переменилось в сцене, которая разыгрывалась в
лесу. До этого закручивалось вокруг командира в кожанке, которого винили в
недавней беде, угрожающе поносили за неумные распоряжения и, похоже, за
трусость. Кожаный подошел к сидящему на вещмешке, долго смотрел
бессмысленно, как бы что-то соображая, и вдруг спросил громко:
- Постойте, а где диски к пулемету?
йщрГ.Что диски, если и пулеметчика , потеряли, и пулемет,-издали
отозвался раненный в голову.
- Все равно. Диски я поручал вот ему, Фуксону.
- Какие диски, какие диски?-оглядываясь, как бы ища поддержки, закричал