"Алесь Адамович. Немой" - читать интересную книгу автора

тем самозабвеннее люди стремятся к малейшему проблеску надежды. И потому со
стороны могло бы показаться, что не к казни, убийству . готовят деревню, и
не судорожно отпихивают жители v от себя жутчайшую правду, а вроде готовятся
к какому-то празднику-бабы бегают друг к другу за всякой мелочью,
возбужденно обсуждают происходящее, глаза блестят.
Успокаивает жителей, однако, то, что разрешают выходить из села, если
ты на далекое поле направляешься, и входить в село-даже из лесу две семейки
вернулись, когда прослышали, что так ведут себя немцы, в лесу еще страшнее
дожидаться неизвестности.
А у Полины с Францем вообще все в порядке. Тем более что он знает
русский. Говорит, правда, медленно отыскивая слова и растягивая их, как
ребенок, иногда путает ударения, но к этому привыкаешь. Как привыкаешь к
заиканию давно знакомого человека. Почти перестаешь замечать. А у них у
обоих такое чувство, будто не три дня, а со школы знакомы. Слова им не
очень-то и нужны. Усмешка, короткий жест или взгляд, еле заметное пожимание
плечами-и они все сказали друг другу, и все поняли. Ну, а если старикам это
не нравится, непонятно-тем забавнее и веселее играть в эту игру Полине и
Францу.
Отец (теперь Франц это оценил) незаметно, но очень умело направлял его
интересы и способности именно к языкам-латинскому, английскому, русскому.
Только сейчас Франц начал понимать: тем самым его фатер сопротивлялся общему
поветрию-ничего кроме своего в мире не^ценить, все свести к немецкому корню,
смыслу, пониманию. То, что Франц особенно увлекся русскими книгами, а
поэтому и языком, видно, заслуга (или вина) Достоевского. Он притягивал тем,
что пугал. Когда был ребенком, сестра дала Францу в руки столовый нож и
вдруг поднесла к нему красную подковку-магнит - нож вместе с рукой потащила
неведомая сила. Даже вскрикнул и уронил нож. Такая же пугающая сила в книгах
этого русского писателя. Что-то вытягивает из тебя, чего прежде вроде и не
было, будто и не ты это.
Для Полины Франц мало чем отличался от тех парней из соседних сел,
которых приманивали знаменитые на всю округу петуховские вечеринки:
приходили навеселе, вначале держались сплоченной группой, готовые к отпору,
если их обидят, а к ночи разбредались за петуховскими кралями, кто куда, как
телки послушные, приходилось их защищать, опекать, не давать в обиду местным
ревнивцам. Франц таскал воду, колол дрова, даже рассаду капустную эта девка
заставила высаживать на огороде-старика Отто это заинтересовало. Он стоял у
забора с трубкой во рту и с удовольствием наблюдал, как гитлерюгенд неумело
гнется над грядкой, а на шее автомат болтается; гребется, как курица, в
земле, измазал от неумелого старания нос, шею.
Старая Кучериха время от времени отлавливала дочку, шипела, как гусыня
(но кто-то сказал бы - добрая гусыня):
Остановись, девка, что ты себе позволяешь? Что ты над ним свои штучки
вытворяешь? А если его командирам это не понравится?
А вы знаете, мама, ему чуть больше годов, чем мне. А вырос- гляньте,
какая дылда!
Вы уже и годиками померялись! Дурное и есть дурное, то-то же, дитя
малое. Да только это тебе не игра. Ох, еще покажут они себя, чует мое
сердце!
И показал... В ту же ночь.
Пожалуй, ни одна девушка не нравилась так Францу, как вдруг эта