"Алесь Адамович. Немой" - читать интересную книгу автора



2


Присмотревшись к немцам, которые поселились в их избе, послушав, что
соседи рассказывают про своих постояльцев, Полина действительно перестала
бояться. Нет, страх, ужас перед тем, что немцы натворили в соседних Борках и
Каменке, не уходил, давил. Но не Франца же ей бояться, этого дылду-парнишку,
которому трудно с собственными руками-ногами справиться, похожего на
вывалившегося из гнезда ястребенка? Шестнадцать лет - это шестнадцать лет.
Именно столько исполнилось Полине в январе. Так хочется верить в лучшее. Ну,
а немцу этому - намного ли больше? Хотя и напялил мундир, ремнями и
какими-то термосами обвешан, как огородное чучело, с автоматом и спать
ложится, воняет лошадиным потом и какими-то помадами, одеколоном. Без смеха
посмотреть на него не удается. И все время видишь его голубые глаза. Даже
спиной чувствуешь.
Стоило ей одеться по-людски, нос сполоснуть, как тут же женским чутьем
поняла: этот парень ее, трудов больших не понадобится. Правда, он немец, и
совсем не те времена, когда на вечеринках играли в такие игры. Но
шестнадцать есть шестнадцать. Ее внезапное преображение - повод для веселых,
шутливых переглядываний. Будто разыграли они кого-то третьего. И все еще
разыгрывают - старого Отто, например. Так его жалко - с его тусклыми,
безразличными глазами, индюшечьей морщинистой шеей. Умереть можно, слушая,
как они, старики - Отто с матерью Полины,- беседуют. Старуха обращается к
нему, как к глухому. Видно, ей кажется, что громкие слова чужого языка ему
понятнее.
- Пан, а пан, воды теплой надо, бриться, говорю, будете? Что фронштейн,
что фронштейн: я говорю, годиться будете?
Часть жителей заранее убежали в лес, на болото. Живы они, нет - никто
не знает. Везде немцы предупреждают: кого в лесу застанут - всех постреляют.
А в деревне все-таки не так страшно. Но тоже страшно. И еще как! Петуховцы,
кто остался в своих хатах, пользуются любырл поводом, случаем, чтобы узнать,
услышать от соседей успокаивающие слова, новости. Друг другу с надеждой
сообщают: а вроде ничего, не лютуют, на каждом шагу: "данке! данке!", не
похоже, что задумали что-то благое. (По-белорусски "благое" - это "плохое".)
Можно видеть, как мирно моются, полощутся немцы в просторном дворе
Францкевича у колодца, дети им поливают спины холодной водой: оханье, смех.
Всех пора жает, как часто и помногу они едят. Целыми днями над деревней
стоит чадный дым из печных труб: приготовишь им ранний завтрак, тут же ставь
второй, тут же обед и еще полдник-и так до поздней ночи. Как в прорву, как
на погибель едят. Ну, да только бы людей не трогали. Продукты у них свои
есть. "Свои" - те, что нахватали в других селах: свиней, гусей на подводах
везут, муку и даже картошку выгребли. А петуховское не трогают, ничего не
скажешь.
Деду Пархимчику солдаты помогают ворота ставить. Старые завалились, он
заготовил дерево под новые столбы, и теперь навешивают на них ворота.
Пархимчик, бывший бригадир колхозный, даже покрикивает на немцев:
- Старайся, хлопцы, а то трудодней не запишу!
Чем сильнее и нестерпимее ожидание чего-то ужасного и неотвратимого,