"Генри Адамс. Воспитание Генри Адамса" - читать интересную книгу автора

непосредственно, как все остальное, пришло позже. Свет в Новой Англии
ослепительно ярок, и атмосфера огрубляет краски. Только став взрослым,
мальчик узнал, что означает "атмосфера", а тогда представление о свете
сводилось для него к полыхавшему пожаром массачусетскому солнцу, а
представление о красках - к пунцовому пиону с предутренней росой на
лепестках, к синеве океана, каким он видел его с расстояния в одну-две
мили с гряды холмов родного Куинси, к кучевым облакам, проплывавшим в
послеполуденном июньском небе, к красному, зеленому, лиловому в цветных
картинках детских книг - краскам, которыми дарила его Америка. Таковы были
его идеалы. Совершенно иными были промозглые, серые ноябрьские вечера и
вязкие, грязные оттепели бостонской зимы. При таких контрастах у бостонца
не могло не произойти раздвоения души. Сама жизнь имела две стороны.
Мальчик, который после январской метели любовался слепящим сверканием
снега в белесых лучах студеного солнца, с его ярким светом и тенью, едва
ли осознавал, что такое тона и полутона. Это могло ему дать только
воспитание.
Зима и лето были двумя враждебными стихиями: они формировали два
различных склада души. Зима требовала постоянных усилий, лето позволяло
вести вольготную жизнь, как в жарких странах. Валялись ли мальчишки в
траве или шлепали босиком по ручью, купались в океане или шли под парусом
по заливу, ловили в бухтах корюшку или таскали бреднем в озерцах рыбью
мелочь, гонялись за мускусной крысой или охотились за каймовыми черепахами
в прибрежных бочагах, бродили по сосновым лесам или забирались в гранитные
каменоломни, шли по грибы или за орехами - лето и сельская жизнь всегда
были половодьем чувств, а зима - принудительным ученьем. Лето -
разнообразием природы, зима - сидением за партой.
Воздействие зимы и лета на воспитание Генри Адамса - не плод
воображения, в их контрасте таилась важнейшая сила из всех, какие он на
себе испытывал; она давила на него постоянно, превратив разрыв между этими
двумя загадочными, противоборствующими, непримиримыми противоположностями
в разверзнутую пропасть, все увеличивавшуюся к последнему школьному году.
С первых детских лет мальчик привык к тому, что жизнь имеет два лица. Зима
и лето, город и сельские просторы, твердые правила и полная свобода
исключали друг друга, а всякий, кто пытался делать вид, будто это не так,
был в его глазах школьный учитель, то есть человек, специально нанятый для
того, чтобы говорить детям неправду. Хотя Куинси находился всего в двух
часах ходьбы от Бикон-хилл, он принадлежал к другому миру. В течение
двухсот лет все Адамсы, из поколения в поколение, жили в непосредственной
близости от Стейт-стрит, а иногда и на самой Стейт-стрит, и все же ни один
из них не питал к городу сердечной привязанности, и город платил им тем
же. Мальчик унаследовал этот двойной склад души. Пока он еще ничего не
знал о своем прадеде, который умер за двадцать лет до его рождения: он
считал само собой разумеющимся, что прадед хороший человек, а его враги -
дурные люди; но характер прадеда он воссоздавал, примеряя на себя. Ни
разу, даже на мгновенье, Джон Адамс и Бостон не соединялись в его
сознании, они существовали раздельно и даже противостояли друг другу; Джон
Адамс принадлежал Куинси. Мальчик знал дедушку Джона Куинси Адамса, очень
пожилого человека, лет семидесяти пяти - восьмидесяти, который обращался с
ним, Генри Адамсом, очень дружески и нежно, и, если не считать, что
дедушку из Куинси почему-то всегда называли "господин президент", а