"Чинуа Ачебе. Стрела бога" - читать интересную книгу автора

задев при падении лицом низкий скат тростниковой крыши.
Когда тело доставили домой, умуарцы были ошеломлены. Чтобы посланца
Умуаро убили в чужом краю - такого еще не бывало. Но после того как прошло
первое потрясение, они не могли не признать, что их родич совершил
непростительный поступок.
- Давайте поставим себя на место того человека, которого он сделал
покойником, сломав его икенгу, - рассуждали они. - Кто потерпел бы такое?
Какими искупительными жертвоприношениями можно замолить допущенное
святотатство? Как стал бы оправдываться потерпевший перед своими предками,
если бы не мог сказать им: "Виновник заплатил за это головой". Никакое
другое оправдание не было бы достаточным.
Тут бы умуарцам и забыть про эту историю, а вместе с ней и про весь
земельный спор, потому что в дело, похоже, вмешался Эквенсу. Но их смущало
одно маленькое обстоятельство. Маленькое-то оно маленькое, но вместе с тем и
очень даже большое. Почему окперийцы сочли ниже своего достоинства направить
в Умуаро посланца, который разъяснил бы, что так, мол, и так, случилось
то-то и то-то? Все соглашались, что человек, убивший Акукалию, имел для
этого веские основания. Принимали в расчет и то, что Акукалия был не только
умуарцем, но и сыном дочери окперийца, а в свете этого происшедшее можно
было понять так, что голова козла попала в мешок из козлиной шкуры. И все
же, когда убит человек, нужно что-то сказать, дать какие-то объяснения. Раз
окперийцы не снизошли до объяснений, это свидетельствовало о том, что теперь
они презирают умуарцев. А мимо такого пройти никак нельзя. В ночь на пятый
день после смерти Акукалии по всем шести деревням Умуаро прошли глашатаи.
Утром собрался сход; все были серьезны и торжественны. Почти каждый из
выступавших говорил, что, хотя покойников винить не принято, следует все же
признать, что их родич нанес окперийцу кровную обиду. Многие ораторы,
особенно из числа людей постарше, призывали умуарцев не придавать этому
событию значения. Но были и такие, которые прямо-таки рвали на себе в ярости
волосы и скрежетали зубами. Они клялись, что скорее умрут, чем позволят кому
бы то ни было пренебрежительно относиться к Умуаро. Их вождем, как и в
прошлый раз, стал Нвака. Он, как всегда, говорил красноречиво и сумел
разжечь гнев во многих сердцах.
Эзеулу взял слово последним. Он приветствовал умуарцев негромким,
исполненным скорби голосом.
- Умуаро квену!
- Хем!
- Умуаро ободонеси квену!
- Хем!
- Квезуену!
- Хем!
- Дуда, в которую мы дудели, теперь сломана. Когда две базарные недели
назад я говорил с вами с этого самого места, я привел одну пословицу. Я
сказал: "Когда в доме есть кто-нибудь из взрослых, козу не оставят котиться
на привязи". Я обращался тогда к Огбуэфи Эгонуонне; он был взрослым в нашем
доме. Я сказал ему, что он должен был выступить против того, что
замышлялось, а он вместо этого положил горящий уголь в ладонь ребенку и
наказал ему нести уголь со всей осторожностью. Все мы видели эту
осторожность. Не к одному Эгонуонне я обращался тогда, но и ко всем
старейшинам, которые не сделали то, что должны были сделать, а сделали