"Виктория Абзалова. Давай согреем звезду (Дорога в ночь)" - читать интересную книгу автора

- Ваше Высочество...
- Нет! - Диант вяло взмахнул рукой, поворачивая голову: он даже не
попал по чашке с эликсиром, но женщину отшвырнуло на несколько шагов.
Он равнодушно наблюдал, как Эбба осторожно поднимается и пятится из
спальни. Больше к нему не приставали, попросту заперев в четырех стенах...
восьми, если считать игровую.

* * *

Для ребенка существует два измерения: либо его любят, либо нет. Диант
был полностью уверен, что для отца он лишь неприятная обязанность, а в мире
все против него. Даже отсутствие Бруно, которого никакая плата не могла
соблазнить остаться, не принесло облегчения: чему радоваться, другого
пришлют, может быть еще хуже...
Он тоже отметил рождение принца Карстена, но по-своему: методично
отправляя в камин игрушки, подарки, почти все свои рисунки, не тронув только
синего дракона, который когда-то стоял в комнатах матери, и которого он в
свое время отвоевал у воспитателя.
Не должно принцу восхищаться жестокой хищной тварью... Диант усмехнулся
и отправил в камин следующую жертву.
Это были похороны его детства, наивных и глупых мечтаний о нежности и
тепле. На этот раз стекла оставались целы, и никаких мелких предметов не
кружилось по комнате: Диант был абсолютно спокоен. Можно сказать, мертвенно
спокоен. Но от отстраненного взгляда принца слуги шарахнулись как от стаи
голодных упырей, плотоядно щелкающих зубами. Захлопнувшуюся дверь едва не
сорвало с петель, но Диант только этим и ограничился.
После "погребального костра", принц большую часть времени проводил сидя
на подоконнике, уткнувшись лбом в стекло. Он не только больше не повышал
голоса, он вообще перестал разговаривать, лишь механически выполняя
привычные действия.
- Ваше Высочество, пора спать, - говорила ему Эбба от дверей, опасаясь
приближаться к мальчику.
Диант покорно слезал и ложился в постель. Так же покорно умывался,
съедал, что приносили... Или не съедал, забывая об этом, но слуги молча
уносили подносы, боясь спровоцировать новый приступ злобы и пострадать.
Погрузившись в апатию, он перестал даже рисовать, - как будто вынули душу.
Состояние, в котором пребывал Диант, даже трудно было назвать отчаянием:
отчаяние возможно там, где еще остается хотя бы слабенький проблеск
надежды...
Он запретил себе даже вспоминать такое слово: оно тоже было не для
него.
Появление отца, несомненно, вернуло бы принца к жизни, вызвав хоть
какие-то эмоции, но Ансгара не было. Какой-либо конкретной даты ежемесячных
визитов, которые иногда, особенно по первости, удавалось растянуть на
несколько дней, не устанавливалось, но когда второй месяц отсутствия короля
подходил к концу, Диант просто отметил где-то в глубине сознания, что его
страхи были обоснованы и сбылись в полной мере. Последовательно и неуклонно
у него отнимали свободу, от рождения предназначенную жизнь, будущее, те
крохи любви, которые доставались ему с общего пира, пока не осталось ничего,
кроме физического существования...