"Ильдар Абузяров. Чингиз-роман" - читать интересную книгу автора

конверт, - и как ты здесь учишься, лучше тебе пойти учиться в ПТУ. - (ПТУ -
это Педагогический Тутошний Университет.)
- Ты же абсолютно безграмотен, - говорили мне педагоги. - Ты не
посвящен в грамматику, синтаксис и стилистику русского языка. Не умеешь
правильно ни спрягать, ни склонять. Ну зачем тебе наш прекрасный
Университет-Сарай? Да еще факультет языка и литературы?
Это я-то не умею запрягать? Кто бы говорил. Да я еще в аспирантуру
поступлю. И ко второму году все профессора, попривыкнув, будут с нетерпением
ждать моих кандидатских экзаменов. Ведь на всех экзаменах я им показываю
свои бесценные стихи. А стихи я пишу на бумажках. Точно таких же, что
отобрал у менялы. Да, они будут ждать моих стихов с нетерпением.
А из вашей шараги я и сам, будь на то моя воля, сбежал бы прямо сейчас.
Но я солдат. Воин своего хана. Я дал клятву ему быть здесь. И эта клятва -
как клеймо раскаленного железа на моем сердце. Я не могу думать ни о чем
другом...
Итак, мы заходим в университет. В Университет-Сарай. Поднимаемся по
мраморной лестнице. Университет - настоящий дворец. Сворачиваем направо.
Наваливаемся на массивную дверь. Не дверь, а ворота города. Эх, еще
чуть-чуть...
Мы проваливаемся. Оказываемся в комнате, где сидит много бородатых
мужчин и странным образом одетых женщин. Это шаманы. Комната окутана дымом.
Нас окуривают, пропускают сквозь дым, чтобы очистить от злых духов.
Нам предлагают сесть на лестницу-стремянку, так как других мест нет, и
начинают заговаривать заклинаниями.
- Лев Толстой оказал глубочайшее влияние на Пастернака, - говорит один
из шаманов. Он говорит медленно, даже протяжно, но вместе с тем
выразительно, словно завывая.
Мне становится плохо. Я еле сижу на стремянке. Я вот-вот упаду. Но
этого нельзя допустить. Терпеть, терпеть. Выдержать испытание до конца. Если
я, не дай Тенгри, упаду, то меня тут же разорвут на части. Четвертуют или,
чего доброго, кастрируют. Я терплю.
Я не знаю, кто такой Толстой, я не знаю, кто такой Пастернак. Может,
это боги. Шаман говорит заклинаниями. Он явно нажимает на имена Толстой и
Пастернак. Толстой и Пастернак мелькают слишком часто. Я впадаю в транс...
- А Достоевский на Мандельштама, - продолжает говорить новыми
заклинаниями шаман.
Я вздрагиваю, выхожу из транса. Имя Мандельштама мне знакомо. Точнее,
не Мандельштама, а его отца - Манделя. Так, значит, они боги? И Мандель тоже
из богов? - о, ужас! А я надругался над ним. Надругался и чуть не убил своей
тяжелой рукой! Что же теперь будет? Меня четвертуют? Меня кастрируют? Я не
пройду испытания? Не выдержу всей этой нудятины?
Я, конечно, не первый раз принимаю участие в литературных кружках - о,
как я их ненавижу. Слишком много слов. Просто избыток ничего не значащих
слов. Жирных слов, которые "худые ханы" пережевывают, перемусоливают,
переблевывают на своих словесных пиршествах.
Помнится, когда я наконец-то показал свои первые стихи Димону, тот
воскликнул:
- Мощно, мощно.
- Мощно, как что?
- Как ураган, как торнадо, как вихрь, - льстил мне мой приятель.