"Ильдар Абузяров. Мексиканские рассказы для писателей" - читать интересную книгу автора

чтобы в моей квартире не было пыли и мышиного шуршания бумажных мечтаний!
- Но, Мануэла, разве я не старался? Разве не для тебя я писал о чистюле
Эрнандо. О программисте Эрнандо, у которого не валяется ни единой бумажки,
разве что пара, пара чистых хлопчатобумажных носков. И разве не для тебя я
писал ту сцену у залива в Мурсии, которая привела тебя в неописуемый
восторг, когда Эрнандо в своих чистых носках, оттолкнув шлюху Эммануэль,
признавался в любви с первого взгляда совершенно незнакомой девушке?
- Но ничего не меняется, кроме антуража, кроме декораций, которые суть
твои романы! - воскликнула Мануэла. - Ничего не меняется, все остается
по-прежнему. Мы, как и раньше, живем с тобой в маленькой комнатке. И десять
лет уже эту нашу комнату засыпают сверху огрызки сгнившей молодости, останки
вчерашних, полных надежд дней. Их счастливый прах везде - на книжных
стеллажах и полках, им набиты коробки, он разбросан по полу и по
подоконнику. Разве ты не видишь, скоро он засыплет нас с головой! И мы с
тобой задохнемся, как в прямом, так и в метафизическом смысле. Ведь в нашем
персиковом саду любви уже осень, разве ты этого не видишь, Хусто?
- Это всего лишь навязчивая идея, Мануэла. Твоя навязчивая идея. Ведь
ты всегда боялась задохнуться, - вспомни, Мануэла. Ну же, ну же, Мануэла,
иди ко мне в объятия. Иди скорее. А я, наоборот, боялся воздуха. Боялся, что
я окажусь пустым, как полая тыква. И не утону, а так и буду болтаться на
воде, как тот Пиноккио. Или, может быть, даже взлечу, как воздушный шарик,
похожий на тыкву. Мне нужно углубляться, Мануэла. Мне нужно погружаться.
- Но хоть бы ты углублялся с пользой. Написал бы до конца хоть один
роман. Тогда, возможно, и бесполезных бумажек стало бы меньше. Что тебе
мешает, Хусто, дописать роман об Эрнандо и этой шлюхе, как ее, Эммануэль?
Дописать роман и заработать немного денег?
- Но, Мануэла, зачем говорить о пустом дважды? Мы ведь уже выясняли с
тобой, Мануэла, что роман об Эрнандо и Эммануэль получается слишком
легковесным. В нем нет трагедии, нет трагической развязки. Так что я отложил
его в сторону. Но когда-нибудь я обязательно вернусь к нему.
- Но когда?
- Когда, не знаю. Но я бы очень хотел быть с тобой рядом в эту минуту,
Мануэла. Как я бы хотел сейчас пойти с тобой, Мануэла, вместе на поиски
Эрнандо. Давай, Мануэла, будем искать Эрнандо в виноградных зарослях рука об
руку. Ведь если ты не пойдешь со мной, я пойду один. Тогда, может быть, тебя
задушит своей развратной пошлостью Эммануэль. А я заблужусь и умру среди
этих пузырьков-виноградинок. И, представляешь, нас с тобой раскопают в
совершенно разных местах. Меня рядом с Эрнандо в этих его легковесных
словесах о любви. А тебя рядом с этой стервой Эммануэль. Ты разве этого
хочешь, Мануэла?
- Нет.
- Вот видишь, - облегченно вздохнул Хусто, притягивая, прижимая к себе
Мануэлу.
- И что ты предлагаешь? - спросила Мануэла, садясь к Хусто на колени.
- Постепенно, - сказал Хусто, - постепенно мы сами окажемся под кипой
моих творений. Под пылью всех этих бумаг и блокнотов. Мы умрем в один день и
один час, рядом друг с другом. А когда археологи будут нас откапывать,
снимая слой за слоем: сначала первый, современный, об Эрнандо и Эммануэль,
затем средневековый с его замками и рыцарскими турнирами, об Эрнесто и
Энрикете, затем античный с его колоннами, а потом и дикий первобытный с его