"Ахмедхан Абу-Бакар. Кубачинские рассказы" - читать интересную книгу автора

Абдул-Азиз лежал на ковре и, высунув розовый язычок, как он это всегда
делал, рисовал цветными карандашами домик с окнами, дверью и трубой, из
которой валили клубы серо-буро-малинового дыма. Рисовал он усердно, шевеля
розовым язычком; ведь этот рисунок он покажет отцу...
И в это время колыхнулась и тяжело вздохнула земля. А секундой позже
она конвульсивно задрожала и взревела, как зверь, пронзенный кинжалом.
Малыш, наверное, не понял, что случилось. Он только тогда замер от испуга,
когда бросилась к нему обезумевшая мать и прижала его, в последний раз, к
своей груди.
- Бедные мои. Бедные...
В тот самый миг он бросился к ним со двора МТС, где чинил трактор.
Задыхаясь, добежал, но вместо дома - развалины. Так это было или не так, но
ему показалось, будто из-под камней донесся стон, а потом крик Абдул-Азиза:
- Папа, родной! Папа, спаси нас! Нам с мамой очень плохо... Спаси...
Кричал сын? Молил? Наверное. Но было поздно. Отец лихорадочно разгребал
глину, нечеловеческими усилиями разбрасывал тяжелые камни, те самые камни,
из которых складывал жилище для потомков, и нашел... смятые, раздавленные
тела жены и сына. Он выкупал их слезами, зарыл в могилу и кинулся прочь.
Побежал, не зная куда...
И вот теперь - упал.
Когда он бежал, бежало и горе. Когда упал, остановилось и горе. Оно
огромное и всесильное. Не уместить его в сердце, не одолеть. И разделить не
с кем, он тут один на этом заброшенном овсяном поле.
Овсяное поле; пологий склон, усеянный рубиновой земляникой; могучие
ореховые деревья - сюда приходили лакомиться медведи. Благодатным уголком
было это место - Ачинское плато. Но теперь и оно стало страшным.
Землетрясение разломило его и сдвинуло с места. Оно само будто вопило
зияющими трещинами: "Помогите!" Не найти тут успокоения, не дождаться
участия.
И вдруг поблизости послышался стон, раздался визг. Кто это? Человек?
Зверь? Беглец напряг слух. Стон совсем рядом. Нет, не человеческий стон, но
по-человечески горестный и полный отчаяния. Беглец приподнялся на локтe и
вздрогнул: зверь - мохнатый, с оскаленными зубами.
- Прочь, прочь от меня!
Человек схватил камень и замахнулся. Но рука застыла, окаменела. Камень
выпал и покатился по склону.
Глаза зверя, они злобны, свирепы. Но не эти. На человека смотрели
глаза-пуговки, исполненные покорности и мольбы. Зверь - это был медвежонок -
просил о чем-то, жалобно, взвизгивая, и, осмелев, прикусил полу плаща и
потянул.
- Он куда-то зовет меня, - проговорил человек. - У него тоже, наверное,
горе.
Глаза молили, а зубы теребили плащ. Медвежонок то тянул плащ, то
оглядывался в сторону, будто показывая, куда надо идти. И глазами, и
жалобным визгом он как бы говорил: "Почему ты не понимаешь меня? Я очень
прошу: иди со мной. Иди, иди..."
Человек понял. Эти глаза... Они такие печальные. A может быть, это... О
чем только не подумаешь, когда безутешное горе терзает ум и сердце, когда
сама земная твердь, казавшаяся вечно незыблемой, разверзлась и зазияла
устрашающими ранами. К тому же есть старинное поверье: сыны при живых отцах