"Сергей Абрамов. Карта командира Миенга" - читать интересную книгу автора

братец ты мой, всегда лучше войны. Да и кому сейчас воевать охота?
Что ж, прав был Звягинцев, Костров и не спорил. Но одному из них уже
исполнилось пятьдесят, а другой еще не добрался до тридцати, и у каждого было
свое понятие об интересном. Ах как мы спешим стать поскорее взрослыми и
торопимся, торопимся осудить в наших сверстниках наивное и смешное качество,
называемое мальчишеством. И не в войне дело, дорогой товарищ Звягинцев. Чем
скорее кончатся войны в мире, тем легче будет людям. Всем людям. Но пока
неспокойно на земле, пока ведут справедливую борьбу патриоты Намибии,
подпольщики Чили, борцы с апартеидом в Южной Африке, все мальчишки мира - от
пятнадцати до семидесяти - будут рваться им на помощь. Вспомните
республиканскую Испанию, Звягинцев. Сколько вам было лет? Пятнадцать? Больше?
Разве не мечтали вы тайком от родителей добраться до Одессы, проникнуть на
пароход, уплывающий к Пиренейскому полуострову, к интербригадовцам, к
республиканцам? Мечтали, конечно. То-то и оно, товарищ секретарь... И не
осуждайте Кострова за мальчишескую зависть к приятелю, побывавшему там, где
"горячо".
Весь этот монолог мог бы произнести Костров, но не успел, не пришло это
ему в голову. Он уже забыл и о Звягинцеве, и о коротком разговоре с ним,
смотрел, приставив ко лбу руку козырьком, как скользит по взлетной полосе
дюралевая сигарка Ил-18, и в каждом иллюминаторе отражается кипящее лаосское
солнце.
Самолет медленно выкатился на перрон перед аэровокзалом, к нему поехал
трап, на нижней ступеньке которого стояла девушка в белой блузке и темно-синей
юбке-саронге. Из открывшегося люка самолета на трап выныривали помятые от
бессонницы советские туристы, летевшие дальше во Вьетнам, члены каких-то
иностранных делегаций, дипломатические работники из Ханоя, Улыбающийся Гулевых
с элегантным "атташе-кейз" и, наконец, толстый Саша Хоменко, веселый Саша -
коллега и однокашник по Институту восточных языков. Девушка в саронге вручала
всем картонные квадратики, которые давали право промочить горло кока-колой.
Костров помнил, что Хоменко предпочитает пиво, а пиво в Лаосе, надо отметить,
не хуже "жигулевского". И после первых объятий Костров потащил приятеля в
ресторан.
- "Тридцать три" или "тигра"? - с небрежным видом знатока спросил Костров.
- Ой, да все равно,- сказал умученный Саша: двадцатичасовой перелет с
четырьмя посадками не располагал к гастрономическим раздумьям. - Чтоб
холодненькое...
Молчаливый официант, шлепая пенопластовыми сандалетами, принес запотевшие
бутылки "тридцать три", Саша залпом выпил пиво, улыбнулся блаженно, почмокал
толстыми губами.
- Ах хорошо... Ну как ты здесь?
- Помаленьку, - скромничал Костров, - где нам с вами тягаться, - и спросил
деловито: - Что привез?
- Письма. И еще посылочку. Там, кажется, черные сухари с солью и огурцы.
- Здорово! - обрадовался Костров: как и всякий русский человек, скучал он
здесь без черного хлеба, без квашеной капусты, без соленых огурчиков. Мама
знала об этом и с любой оказией пересылала ему эти неведомые в Лаосе
деликатесы.
- О чем пишешь?
- Обо всем. О дорожном строительстве на севере, об университете "Сисаванг
Вонг", о молодежи - мало ли о чем!