"Сергей Александрович Абрамов. Неформашки (Фантасмагория)" - читать интересную книгу автора

детства Умнов быстренько спустился с люстры, открыл глаза, поднялся со
стула, стараясь не шуметь, не скрипнуть половицей, пошел на цыпочках вдоль
стены, дошел - незамеченный! - до тайной дверцы с чеканкой, открыл ее,
дверцу, и припустился по служебному коридору, метеором пронесся через пустой
холл, из которого исчезли даже дежурные портье, вмиг взлетел на свой второй
этаж, на ходу вынимая из кармана ключ от номера, от волнения едва попал им в
замочную скважину, распахнул дверь, шмыгнул в прихожую, дверь захлопнул,
ключ с внутренней стороны дважды повернул и только тогда расслабленно
прислонился к холодной стене, голову к ней прижал, зажмурился и задышал -
часто-часто, как будто провел глубоко под водой черт знает сколько пустого и
тяжкого времени.
А может, и провел - и впрямь лишь черт сие знает.
Не зажигая света, сбросил кроссовки, в носках прошел в спальню, быстро,
по-солдатски, разделся, поставил ручной будильник на шесть утра и нырнул под
холодящую простыню, накрылся с головой, зарылся в глубокие пуховые подушки:
ничего не видеть, не слышать, не помнить. Самое главное: не помнить. Черт с
ней, с памятью - пусть отключается назло большому Отцу города Василь
Денисычу!
И то ли устал Умнов невероятно, то ли впрямь опьянел от сытного ужина,
то ли сказалось нервное напряжение последних сумасшедших часов, но заснул он
мгновенно - как выпал из действительности. И ничего во сне не видел.

Будильник зудел комаром: настойчиво и мерзко. Умнов его слышал, но глаз
не открывал. Раннее вставанье было для него пыткой, он - сам так утверждал -
и в журналистику пошел лишь для того, чтобы не просыпаться бог знает когда.
И не просыпался никогда, дрыхнул до девяти как минимум, поскольку с
некоторых пор семьей обременен не был, малые дети по утрам не плакали, а в
любой редакции жизнь творческого человека начинается часов с одиннадцати. А
тут...
Он резко сел в постели, внезапно и жутко вспомнив про "а тут". Сна как
не бывало. Одна мысль: бежать.
Оделся, покидал в сумку разбросанные накануне вещички, подумал: а как
насчет расплаты? Конспирация требовала уйти из гостиницы по-английски, не
попрощавшись даже с портье и кассиршей, но чистая совесть не допускала
жульничества. Явилось компромиссное решение. Достал блокнот, выдрал
страничку, написал на ней фломастером: "Уехал рано. Будить никого не стал.
Оставляю деньги за номер - за сутки". И приложил к страничке десятку,
оставил все на журнальном столике, вазочкой придавил и вышел, крадучись, из
номера.
Парадная лестница - налево; направо указывала картонная табличка с
милой надписью от руки: "Выход на случай пожара". Словно кто-то специально
повесил ее напротив умновского номера, приглашая к весьма сомнительному
выходу, но Умнов-то как раз ни в чем не усомнился; мысль о тайном побеге,
владевшая им, не допускала никаких иных, и Умнов одержимо ринулся направо,
полагая, что пожар - налицо, раздумывать некогда.
Как ни странно, но он оказался прав: запасная черная лестница
вывела-таки его во двор, где - как и ранее предполагалось! - стояли мусорные
баки, с вечера переполненные, украдкой ночевал чей-то "Москвич"-фургон с
казенной надписью "Китежбытслужба", гуляли два грязно-серых кота, явно
страдающих летней бессонницей.