"Исай Львович Абрамович. Книга воспоминаний (Часть 1) " - читать интересную книгу автора

дискуссий по теоретическим вопросам. Отказ от зарплаты меня тоже, в общем,
не волновал. Стипендии, от которой я отказался, пока был на службе и которую
возобновил, когда со службы ушел, хватало на питание и на покупку
необходимых книг. Получив стипендию, я сразу закупал на месяц вперед чай,
сахар, масло, сыр и колбасу (хранил я их зимой между рамами окон). Купил
примус. Обедал в студенческой столовой, талоны в которую тоже покупал на
месяц вперед. Обед стоил дешево, не помню - не то 12, не то 20 копеек. Кроме
того, у меня были еще мои золотые монеты, накопленные во Владивостоке.
Тратил я их очень сдержанно, бумажные деньги тогда падали очень быстро, и я,
обменяв золотую монету в отделении Госбанка, тут же покупал продукты.
По время одной из таких операций я встретил Кнопинского. Разговорились.
Узнав, что я меняю золото на бумажные деньги в Госбанке, Кнопинский
удивился:
- На "черной бирже" у Ильинских ворот ты получишь в три или четыре раза
больше, - сказал он, пожав плечами. - Ты студент, тебе каждая копейка
дорога, никто тебя не осудит...
Тут пришла очередь удивляться мне: Кнопинский был членом партии с 1907
года. Но, то ли его авторитет сыграл роль, то ли простое любопытство, на
"биржу" я все же пошел. Здесь гудела, кричала, торговалась толпа,
беспрерывно слышались выкрики спекулянтов: "Беру доллары!", "Беру фунты
стерлингов!", "Беру золото!". Спросив одного из них, сколько он даст мне за
пятирублевую золотую монету, я услышал сумму, в несколько раз превышавшую
официальный курс. Я отдал монету, получил бумажки и уже хотел уходить, как
вдруг раздался крик: "Облава!". Действительно, толпу оцепляли милиционеры.
Кольцо сжалось - и милиция стала пропускать окруженных по одному, проверяя
документы. Дошла очередь до меня. Я показал студенческую книжку и партбилет
(паспортов тогда еще не было). На вопрос начальника милиции, как я сюда
попал, я соврал, что просто проходил мимо. Меня отпустили - и больше я таких
экспериментов не устраивал, хотя бы и по рекомендации старого большевика.
...В институте я все больше сближался с Илюховым. Мы учились в одной
группе и дружили почти все годы пребывания в институте. Он часто бывал у
меня, а я у него, на Лесной улице, где он жил с женой, тоже бывшей
партизанкой, и с дочкой, названной звучащим сейчас странно, а тогда
распространенным в нашей среде именем "Идея". Илюхов познакомил меня и со
своим старым другом, тоже дальневосточником-партизаном М.Титовым,
впоследствии - начальником политотдела Амурской Армии. В ту пору, как мы
познакомились, Титов учился в МГУ, на факультете общественных наук и был
одно время секретарем партийной ячейки Московского университета.
Что касается парторганизации нашего института, то первое общепартийное
собрание, на котором я присутствовал, честно говоря, не могло произвести
хорошего впечатления. Партячейка была большая, на закрытом собрании,
происходившем в Плехановской аудитории, присутствовало тысячи полторы
человек. Как правило, это были не зеленые юнцы, а участники гражданской
войны, бывшие командиры, комиссары, политработники. Но дело разбиралось на
собрании не очень красивое.
Шла речь о моральном разложении секретаря партячейки института Юрисова.
Докладывала об этом собранию секретарь Замоскворецкого райкома старая
большевичка Самойлова, известная в партии под своей подпольной кличкой
"Землячка".
Землячка доложила собранию то, что многие уже знали. Юрисов, живший в