"Федор Александрович Абрамов. Пути-перепутья ("Пряслины" #3) " - читать интересную книгу автора

отца. - Может, безо всего, с голыми руками приедет. Да и вина бы бутылки две
не мешало раздобыть. Ведь уж нашего папу не переделаешь, да, Васенька? С
мокрым рылом родился.
Сколько раз Михаил наблюдал за сестрой, когда та начинала говорить о
Егорше, а все равно не мог привыкнуть! Лицо вмиг разгорится, разалеется,
глаза заблестят, а про голос и говорить нечего - соловей запел в избе.
Он тысячу раз задавал себе вопрос: чем взял ее этот кобель? За что она
его так любит? Неужели за то, что предал ее на другой же день после свадьбы?
Да, послушать Егоршу, так в армию его взяли потому, что у него-де
льгота перестала действовать. Из-за женитьбы. Поскольку новый человек в
семье появился. А при чем тут женитьба? Лизка была не в летах, не было ей
еще восемнадцати, когда он ее захомутал, так что годик-то наверняка можно
было покантоваться дома.
Михаил щадил сестру и никогда не говорил с ней об этом, но сам-то он
знал, ради чего женился Егорша. Ради того, чтобы взвалить на нее, дуреху,
старика. Чтобы самому быть вольным казаком...
У Васи уже закатился и второй глазок - запьянел, видно, с непривычки от
материного молока, а сама матерь все еще мыслями со своим разлюбезным, и
Михаил, еще минуту назад радовавшийся отходчивому сердцу сестры, вдруг
ужасно разозлился на нее.
Он круто вскочил на ноги и, не сказав никому ни слова, выбежал из избы.

2

...Вот и первая звезда заблестела в луже - кончается лето. И под горой,
у реки, не белеет больше рожь - августовская темень задавила хлебный свет в
поле.
Осень, осень подходит к Пекашину. Самое распоганое время, ежели
разобраться. Налоги всякие - раз, обутка да одежонка - два (то ли дело
летом: ребята босиком и сам что ни надел - лишь бы ногу не кололо). Потом
это сено распроклятое, корова... Эх, да мало ли еще каких забот разом
обрушивается на тебя осенью!
А ведь была, была у него возможность на всем этом поставить крест.
Давалась в руки и ему большая жизнь.
Главврач районной больницы как увидел его во всей живой натуре, без
прикрытий, даже привстал. Мелкий, худосочный народишко собрался на призывном
пункте - война пестовала. Ну и, конечно, не мудрено в таком лесу сойти за
дерево. И уж он, главврач, повертел его! И так и эдак поставит, в грудь
постукает, в рот заглянет, пробежку даст - ни одного изъяна. Даже скрип в
коленях куда-то пропал.
- Редкий экземпляр! В любой род войск. Ну, говори, куда хочешь. Во
флот? В авиацию?
- Льгота у него, сказал райвоенком, а сам глазом так и буравит его,
Михаила: "Ну, Пряслин, решайся!" (Два часа перед этим уламывал: не
беспокойся, семья не пропадет.) И как же ему хотелось сказать: да!
Но глупая - пряслинская - шея сработала раньше, чем губы: нет...
Что ж, вот и ишачь себе на здоровье, думал Михаил, шагая по вечерней
деревне. Дураков работа любит - не теперь сказано. И он уже не осуждал
сейчас с прежней решительностью и беспощадностью Егоршу. Черт его знает,
может, тот и прав. Будет хоть по крайности чем вспомнить свою жизнь. А он,