"Федор Александрович Абрамов. Пути-перепутья ("Пряслины" #3) " - читать интересную книгу автора

на часы, дала себе слово: ежели Ивана не будет до двух часов, она позвонит в
райком.

2

Стук копыт под окошками раздался в третьем часу (у нее не хватило духу
позвонить в райком), и Анфиса не помня себя выскочила на улицу - босиком,
без платка, как молодка.
Мимо проходила старая Терентьевна - подивилась такой горячности. Но
Анфиса и не думала обуздывать себя. Она так истомилась да исстрадалась за
эти дни - обеими руками обняла, обвила мужа.
- С ума сошла! Грудницу схватить захотела? - заорал Иван и даже
оттолкнул ее: стужей, осенней сыростью несло от его намокшего, колом
стоявшего дождевика. И эта забота, эта любовь, выраженная чисто по-мужицки,
откровенно, дороже всякой ласки была для Анфисы.
Прикрывая руками полуголую грудь, она одним махом взлетела на крыльцо.
- Родька, Родька! Папа приехал!
Она быстро вынесла в сени деревянное корыто и короб с настиранным
бельем, подтерла вехтем пол (первое это дело - порядок в избе), собрала на
стол, а потом и сама заглянула в зеркало - нельзя ей растрепой, хватит с нее
и того, что Родька высушил.
Иван вошел в избу в одних - шерстяных - носках, без дождевика, даже
ватник в сенях снял. Но от него все еще несло холодом, и он, прежде чем
подойти к кроватке сына, растер руки, размял плечи.
- Ну, как он без меня? Не получше?
- Получше, получше. Только вот заснул - все жил, отца дожидался. Зуб
хотел показать. Хорошая кусачка выросла. Матерь давеча за грудь цапнул - я
едва не взревела.
- Постой-ко, у меня ведь что-то для него есть. Лукашин на носках вышел
в сени и, к великому удивлению Анфисы, вернулся оттуда с шаркунком -
маленькой берестяной игрушкой в виде кубика с камешком внутри.
- На, господи, - развела она руками, - люди с пожни привозят шаркунки,
а ты с района? - И пошутила: - На совещаниях, что ли, нынче игрушки делают?
- Почему на совещаниях? Я тоже на пожне был. Всю Синельгу объехал. От
устья до вершины.
Теперь ей понятно стало, отчего Иван весь в колючей щетине и раскусан
комарами.
- Представляешь, с полубуханкой на Синельгу? - начал рассказывать он,
присаживаясь к столу. - Два с лишним дня на таком пайке.
Анфиса не выказала ни удивления, ни сочувствия. Она не любила этих
мальчишеских выходок мужа. Его ждут-ждут дома, убиваются, места себе не
находят, а он, на-ко, ехал-ехал, да пришла в голову Синельга - и поскакал.
Как будто сквозь землю провалится эта самая Синельга, ежели туда на день
позже выехать.
- Нельзя, - неохотно буркнул Иван, перехватив ее сердитый взгляд. -
Подрезов на всех страху нагнал. Установка такая - заприходовать все частные
сена.
- Колхозников? - выдохнула Анфиса.
Лукашин ничего не ответил. Он ел. Ел жадно, с ужасающей прожорливостью.
Тарелку грибного супа, полнехонькую, вровень с краями, выхлебал, крынку