"Федор Александрович Абрамов. Пути-перепутья ("Пряслины" #3) " - читать интересную книгу автора

- Нет, собирается еще только.
Лукашин пошагал в парткабинет: где же еще искать Ганичева, раз на носу
у него командировка?
Ганичев на этот счет придерживался железного правила: прежде чем
заряжать других, зарядись сам.
"А как же иначе? - делился он своим опытом с Лукашиным, когда тот еще
работал в райкоме. - Не подработаешь над собой - всю кампанию можно коту под
хвост. Так-то я приехал однажды в колхоз. Бабы плачут, председатель плачет -
тоже баба. У меня и получилось раскисание да благодушие... А ежели, бывало,
подработаешь над собой, подзаправишься идейно как следует, все нипочем.
Плачь не плачь, реви не реви, а Ганичев свою линию ведет".
Память у Ганичева была редкая. Он назубок знал все партийные съезды,
все постановления ЦК, он мог свободно перечислить всех сталинских лауреатов
в литературе, сказать, сколько у кого золотых медалей, и, само собой, чуть
ли не наизусть выдавал "Краткий курс". С ним он не расставался, всегда носил
в полувоенной кожемитовой сумке на боку, и, смотришь, чуть какая минутка
выдалась - присел в сторонку и началась работа над собой.
Сейчас Ганичев один сидел в парткабинете, склонившись над столом с
керосиновой лампой под зеленым абажуром, а что делал, не надо спрашивать:
штурмовал труды товарища Сталина по языку.
Все теперь были заняты изучением этих трудов. Они появились в "Правде"
как раз в сенокос - Лукашин в то время был на Верхней Синельге. И вот
вызвали на районное совещание.
Сорок семь верст он проехал верхом почти без передышки, сменил двух
коней, в районный клуб вошел, хватаясь руками за стены, - до того отхлопал
зад.
Зал был забит до отказа, некуда сесть, И он уцепился обеими руками за
спинку задней скамейки, на которой сидели такие же, как он, запоздавшие
работяги, да так и стоял, пока Фокин кончил свой доклад.
А Фокин хоть по бумажке читал, но читал зажигающе:
- Товарищи! Труды товарища Сталина... мощным светом озаряют наш путь...
идейно вооружают весь наш советский народ...
Последние слова докладчика Лукашин расслышал с трудом - они потонули в
шквале аплодисментов, - да ему теперь было и не до них. Хотелось поскорее в
парткабинет, хотелось самому своими глазами почитать.
Прочитал. Посмотрел в окно - там шел дождь, посмотрел на портрет
Сталина в мундире генералиссимуса и начал читать снова: раз это программа
партии и народа на ближайшие годы, то должен же он хоть что-то понять в этой
программе.
Несколько успокоился Лукашин лишь после того, как поговорил с
Подрезовым.
Подрезов словами не играл. И на его вопрос, какие же выводы из трудов
товарища Сталина по языку нужно сделать практикам, скажем, им, председателям
колхозов, ответил прямо: "Вкалывать". И добавил самокритично, нисколько не
щадя себя: "Ну, а насчет всех этих премудростей с языком я и сам не очень
разбираюсь. К Фокину иди".
К Фокину, третьему секретарю райкома, Лукашин, однако, не пошел -
страда на дворе, да и самолюбие удерживало, - а вот сейчас, когда он увидел
за сталинскими работами Ганичева, решил поговорить: Ганичев - свой человек.
- Ну что, Гаврило, грызем? - сказал он.