"Федор Александрович Абрамов. Пути-перепутья ("Пряслины" #3) " - читать интересную книгу автора

день, а только за грабли взялся - и потянуло из сырого угла. Ну и что было
делать? Пришлось плотников бросить на сенокос.
Но, конечно, все эти помехи и задержки - и плахи, и гвозди, и нынешняя
погода - все это больше для районного начальства, для отчетов. А сам-то
Лукашин понимал, в чем главная загвоздка. В мужиках.
Когда, с какого времени сели топоры у мужиков? А с прошлой осени, с той
самой поры, когда в Пекашине - который уж раз - до зернышка выгребли хлебные
сусеки.
И все же, говорил себе Лукашин, выходя на деревенский угор, такого еще
не бывало. Первый раз плотники не вышли на стройку днем.
Орсовский склад у реки, огромная хоромина под светлой, еще не успевшей
почернеть крышей, походил на крепость, окруженную белыми валами из мешков с
мукой, из ящиков со сладостями и чаем, из бочек с рыбой-морянкой.
Все это добро было предназначено для рабочих Сотюжского леспромхоза (в
Пекашине у него перевалочная база, выстроенная в прошлом году), а
колхозникам - ни-ни, килограмма не достанется. Ибо у колхозников своя
снабженческая сеть - сельпо, а сельповская сеть, известно - всегда пуста.
Вот мужики и стараются урвать из орсовских богатств хоть малую толику во
время выгрузки. Тут уж орс не жмется, щедро платит и натурой, и деньгами.
Судя по тому, что под складом не было видно ни одного буксира,
разгрузка сегодня всего скорее была закончена, и поостывший немного Лукашин
начал было подумывать, а не повернуть ли ему назад. Мужики сейчас по случаю
завершения работы наверняка пьяны, а с пьяными мужиками какой разговор? А
потом, уж если на то пошло, он не хуже своей многомудрой женушки понимает,
из-за чего удрали мужики на выгрузку. Когда, в каком месяце он выдавал
колхозникам хлеб? В июне, перед страдой. А сегодня какое у них число?
Нет, приказал себе Лукашин, надо все-таки спуститься, а то, чего
доброго, они и завтра удерут. У нынешнего мужика совести хватит.

2

Лукашин не ошибся: грузчики выпивали. На вольном воздухе, возле
костерка, а чтобы огонь не мозолил глаза их женам (те под вечер каждый раз
высматривают своих пьяниц с деревенской горы), прикрылись сверху брезентом.
Сообразили! А у скотного двора два года не могут поставить самого ерундового
навесишка, от каждой тучи к кузнице бегают.
Ефимко-торгаш, зав перевалочной базой, с ног до головы перепачканный
мукой (так сказать, из самого пекла хлебной битвы вышел), заплясал перед
Лукашиным как черт: чует свою вину. И у Михаила Пряслина с Борисом Саловым,
молодым парнем из вербованных, которого в прошлом году привела в колхоз с
лесопункта доярка Маня Иняхина, совесть заговорила: оба взгляд отвели на
реку.
Ну а Петр Житов не смутился. Лихо, в упор глянул на председателя своим
рыжим, уже хмельным глазом и для полной ясности смачно хлопнул по протезу -
с меня-де взятки гладки.
На остальных можно было не смотреть: что Петр Житов скажет, то и они.
Да и какой от них толк вообще? Самая что ни на есть нероботь: один кривой,
другой хромой, третий еле видит. Даже в лес им ходу нету - вот и
околачиваются в колхозе, пьют да делают бабам ребятишек.
По распоряжению Ефимка для Лукашина быстро раздобыли граненый стакан,