"Федор Александрович Абрамов. Пути-перепутья ("Пряслины" #3) " - читать интересную книгу автора

академики... Я не знаю, куда у нас и смотрят-то. Как их, сволочей,
извести-то не могут...
- А ты думаешь, всякие черчилли зря хлеб жуют?..
- Обруби концы! Кончай разговорчики! - вдруг заорал как под ножом
Ефимко-торгаш и встал.
- Ты чего? - Петр Житов повел своим грозным оком. Ни дать ни взять
Стенька Разин. Да для пекашинских мужиков он, по существу, и был Стенькой.
Потому как умен, мастер на все руки и характер - каждого под себя
подомнет. - Ты чего? - грозно вопросил Петр Житов.
- А то! На моем объекте политику не трожь, ясно? Чтобы никаких
разговоров про политику...
- Мишка, своди-ко его на водные процедуры. - Петр Житов вытянул руку в
сторону реки.
- Можно, - ответил, усмехаясь, Михаил и с радостью начал расправлять
свои широченные плечища.
Ефимко - недаром торгашом прозвали - не стал дожидаться, пока Михаил
встанет на ноги да примется за него, а живехонько, с ловкостью фокусника
извлек откуда-то новую бутылку и поставил перед Петром Житовым.
После повторной стограммовки всех потянуло на веселье. Караульщик
Павел, постукивая березовой деревягой, притащил из своей избушки обшарпанный
голубой патефон. Но завести его не удалось: куда-то запропала ручка.
Тогда Петр Житов, скаля свои желтые, прокуренные зубы, сказал:
- Чугаретти, ты чего притих? Валяй хоша про то, как спасал Север. В
разрезе патриотизма...
- Ты разве не слыхал? - удивленно спросил Чугаретти и покосился на
Лукашина.
- Я не слыхал! - воскликнул Филя-петух. Разудало, с притопом,
исключительно в угоду Петру Житову, потому как в Пекашине все - и старый и
малый - знали про подвиги Чугаретти в минувшей войне.
- Давай, давай! - по-жеребячьи загоготал Петр Житов. - Где ты оказался
на двадцать второе июня одна тысяча девятьсот сорок первого?..
Чугаретти вытолкали вперед, Ефимко-торгаш уступил ему свое место, и
Лукашину - дьявол бы их всех забрал! - пришлось еще раз выслушать хорошо
знакомую небывальщину.
- Значит, так, - заученно начал Чугаретти, на двадцать второе июня одна
тысяча девятьсот сорок первого я оказался не так чтобы близко от родных
мест, но не так чтобы и далеко. На энском объекте в районе железной дороги
Мурманск - Петрозаводск.
- В лагере? - уточнил Филя.
- Ну, - неохотно кивнул Чугаретти.
Все знали - опять же по рассказам самого Чугаретти, - за что он попал
за колючую проволоку. За лихачество. За то, что перед войной две машины
угробил за год: одну утопил, переезжая осенью за речку по первому, еще не
окрепшему льду, а другую разнес по пьянке - не понравилась изба, которая не
захотела свернуть в сторону. И вот, хотя ни для кого не было тайн в
биографии Чугаретти, ему под ухмылки и веселые перегляды товарищей пришлось
рассказать и про это.
- ...Ну, сидим, значит, у себя, загораем - только что Беломорканал
отгрохали, имеем право? - Радуемся, однем словом, солнышко пригревать стало.
А то, что кругом война, немцы да финны на нас прут, мы и понятия не имеем...