"Федор Александрович Абрамов. Две зимы и три лета ("Пряслины" #2) " - читать интересную книгу автора

Егорша вынул из сундучка скомканное белье, навел на Лизку свой синий
глаз с подмигом:
- На, стирай лучше. Когда-нибудь из сухаря выведу *.

* Вывести из сухаря - значит пригласить девушку на домашней вечеринке
или в клубе танцевать.

- Больно-то мне надо!
- Ну, ну, не зарекайся. В клуб-то нынче ходят?
Степан Андреянович, сливая в чугун воду, покачал головой:
- У нашего Егора одно на уме - клуб.
- А чего! Война кончилась - законное дело. Кто теперь играет? Раечка?
- Она когда в балалайку побренчит, - сказала Лизка и вдруг
рассердилась: - Да ты думаешь, у нас тут только плясы и на уме?
Егорша опять зевнул.
- Я не про тебя. Я про девок.
Слыхала, слыхала она от этого злыдня кое-что и похлестче - за словом
Егорша в карман не лез. Но нынешняя насмешка показалась ей почему-то столь
обидной, что она схватила узел с бельем и, даже не попрощавшись со Степаном
Андреяновичем, хлопнула дверью.

5

Дома шла стрижка - обычное дело в день приезда старшего брата.
Двойнята уже расстались со своей волосней и, покручивая непривычно
легкими головами, влюбленно следили за рукой Михаила, лязгающей черными
овечьими ножницами над Федькиной головой.
Федьке приходилось туго: ухо у него против света горело, как жирная
волнуха, и по веснушчатым щекам текли слезы. Но он крепился и на вошедшую в
избу сестру даже не взглянул.
- Что Егорша делает? - спросил Мишка.
Лизка всплеснула руками:
- Да вы что - сговорились? Тот: "Что Мишка делает?" Этот: "Что Егорша
делает?"
Она взяла под порогом веник, запахала в кучу ребячьи волосы.
- Ты ничего не слыхал?
- Нет. А что?
- Старовер приехал.
- Какой старовер?
- Много ли у нас староверов? Евсей Мошкин. В поле сейчас стоит, у своей
избы. Сегодня, сказывают, приехал. До Лиственничного бора на "Курьере" шел,
а оттуда пешком. Не захотел дожидаться, покуда пароход дрова возьмет.
За этим многоречивым плетением Михаилу почудилась та же самая тревога,
которая холодком подползла и к его сердцу. Прошлой осенью, когда в спешке
ставили им избу, бревна собирали по всей деревне и три венца взяли с
развалин Евсея Мошкина. Конечно, с согласия правления колхоза.
- Сиди! - зло тряхнул Михаил заворочавшегося Федьку.
Наскоро оборвав остатки волос на рыжей голове, он накинул на себя
ватник, вышел на улицу.
На задворках, в поле, там, где стояла изба Евсея Мошкина, никого уже не