"Александр и Сергей Абрамовы. Время против времени" - читать интересную книгу автора

окном: то лиственный лес, то газон на фермах, то коровы на лугах, то редкие
трубы заводов поближе к Городу. Вое это можно было увидеть, наверно, проезжая
по Южной Германии или Швейцарии в восьмидесятых годах прошлого века.
До самого вокзального перрона меня не оставляла тревожная мысль, давняя,
все время беспокоившая мысль о встрече с Городом. Что живо, что умерло, что
изменилось? Не изменилась каменная брусчатка у заставы и утрамбованная сухая
глина в примыкающих переулочках - раньше именно отсюда и начинался Город,-
сохранилась и центральная, немощеная, с рыхлой землей дорожка посреди улицы.
По ней, как и раньше, скакали верховые: курьеры, порученцы государственных и
частных контор, конные полицейские и просто любители верховой езды. Остались и
велорикши, ожидающие пассажиров. А вот конные упряжки изменились. Запряженные
лошадьми автомашины без моторов сменили легкие ландо и фиакры, а проще говоря
- двухместные и четырехместные кареты и коляски на литых и дутых шинах, как у
московских лихачей в дореволюционные годы. Я увидел и конку - легкий, открытый
со всех сторон вагон, запряженный четверкой лошадей, тащивших его довольно
быстро по врезанным в камень рельсам. Но Город начинался раньше с ободранных
автобусов, поставленных на сваи ушедшими на пенсию полицейскими, и нестройным
рядом самодельных хижин из пустых бидонов, канистр и ящиков, а сейчас
начинался с вокзала. Он был выстроен, вероятно, лет двадцать назад, постарел,
облупился и не блистал архитектурными изысками, но для меня он был неким новым
явлением, преображавшим въезд на территорию города. Отсюда тянулись длинные
серые заборы, почерневшие от дыма и гари приземистые заводские корпуса и
высокие каменные трубы, извергавшие в ясное прежде небо облака черной копоти.
Ехали мы в открытой коляске с кучером в желтой крылатке и с длинным плетеным
бичом, странно напоминающим удочку. И чем глубже проникали мы на территорию
Города, едва уловимые как будто изменения становились для меня все ярче и
разительнее. На улицах стало просторнее и тише, потом мне объяснили, что по
меньшей мере треть городского населения покинула Город в поисках счастья на
необжитых землях. Многие любопытные последствия этой миграции я узнал позже,
пока же удивляло отсутствие привычной уличной толкотни, памятной мне по-нашим
хождениям здесь более полусотни лет назад. Удивляло обилие магазинов и
всевозможных частных контор. Выросла и развернулась торговля и торговлишка,
как в любом земном городе, куда еще не докатились чудеса супермаркетов и
универсамов. Большие магазины и крошечные лавчонки, ларьки и киоски попадались
буквально на каждом шагу. Век девятнадцатый путался с двадцатым: в центре,
например, высились электрические фонари, гирлянды лампочек украшали входы
кинотеатров и кафешантанов - я употребляю именно это слово, потому что увидел
его над застекленным входом в дом, по фасаду которого даже днем бежали
электрические буквы. Вспоминая Стила, можно было сказать, что этот, видимо,
самый модный в Городе кафешантан с мопассановским названием "Фоли-Бержер" имел
достаточно средств для того, чтобы позволить себе электрическую рекламу. По
когда-то лесистым, а теперь начисто вырубленным горным склонам, продолжавшим
город и напоминавшим не то поселок лесорубов из Орегона, не то индейскую
резервацию где-нибудь на границе с Канадой, рассыпались в беспорядке улиц и
переулков уже не самодельные бревенчатые хижины, а каменные хоромы богачей,
окруженные садами с подстриженными клумбами и кустами.
Отель "Омон" встретил нас с бальзаковской старомодностью, характерной для
него и пятьдесят лет назад. Те же тяжелые плюшевые портьеры, старинные
канделябры, пузатая мебель, которую на земле увидишь лишь в антикварных
магазинах, на аукционах или в музеях. Отель, видимо, был настолько богат и