"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Человек, который не мог творить чудеса" - читать интересную книгу автора

хозяйкой, соседи - вежливыми, но некоммуникабельными знакомыми, как и
большинство живущих на одной улице англичан. Лондон не Палермо или
Неаполь, где жители перекликаются с одного конца улицы на другой, в
Лондоне одиночество - привычное состояние холостяка, если только судьба не
подарит ему редкую, не корыстную дружбу.
Такая дружба и скрепила мое сообщество с Вэлом и Сузи. Вэлом я назвал
его потому, что Валентин звучало слишком чужеродно, Валентайн - громоздко,
а мистер Глинка - чересчур официально для почти однолеток (я был лишь на
три года старше его), одинаково влюбленных в елизаветинскую эпоху и ее
литературных избранников. Русский искусствовед прижился у нас на кафедре,
говорил со славянским акцентом, но зато близкие мне слова о близких мне
драматургах. Он знал Флетчера и Бен Джонсона не хуже меня и цитировал
"Эписин, или Молчаливую женщину" с любой страницы и любой строки наизусть,
как проповедник - Евангелие. Но оценивал прочитанное по-своему, с
классовых, как он говорил, позиций, какие я никак не мог ни понять, ни
опровергнуть.
- При чем здесь Маркс? - горячился я. - Бен Джонсон уже истлел за два
столетия до Маркса.
- А при том, что Бен Джонсон беспощадно расправился с обществом, в
котором "деньги стали силой всех сил", а это уже слова Маркса, дражайший
Монти. И опровергнуть их вы не сможете.
Мы звали друг друга по имени и любили, подобно "елизаветинцам", подолгу
посидеть в "пабе" за кружкой пива, где и появилась однажды покоренная
Вэлом Сузи. Наши интересы были ей чужды, жила она в мире ядерной физики, и
покорили ее не знания Вэла в области елизаветинской драмы, а его голубые
глаза и русые волосы эдакого викинга, подстриженные по моде сороковых
годов: Вэл откровенно презирал "волосатиков", а диогенскую неряшливость
"хиппи" считал анархической блажью буржуа-недоучек.
Наши беседы подчас напоминали разговоры строителей вавилонской башни,
так и не достроивших ее из-за взаимного непонимания.
- Я пробовал читать "Капитал", но, увы, зевота чуть не свернула
челюсти, - говорил я, подначивая Вэла.
- Маркс не Агата Кристи, - огрызался тот.
- А зачем читать Маркса, когда есть Эйнштейн и Дирак? - вмешивалась в
разговор Сузи.
- Ни тот, ни другой не смогли предотвратить Хиросиму.
- Второй Хиросимы не будет.
- Ты уверена?
- Приходи завтра на демонстрацию студентов колледжа - убедишься.
- Иностранцу не подобает вмешиваться во внутренние дела не слишком
гостеприимной державы.
- Ты просто трус!
- Не знаю, так ли уж умна храбрость девчонок, бросающихся под колеса
полицейских машин. Не проще ли скинуть ваших лейбористских лидеров,
которые слишком уж откровенно служат обществу, где "деньги стали силой
всех сил". Это опять Маркс, учти.
Я нарочно так подробно цитирую наши беседы, чтобы подвести к одной,
знаменательной, с которой и началось наше соприкосновение с "империей
невидимок". Тогда еще я ничего не знал об этой "империи" и только был
удручен и встревожен чудесами, начавшимися после памятной всем грозы на