"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Хождение за три мира (Авт.сб. "Тень императора") (детск.)" - читать интересную книгу автора

информации. Кстати, я не работаю в этом институте, я журналист. - Я тут же
подметил гримасу недовольства ка лице Заргарьяна. - Но я пришел к вам и не
за интервью. Меня не интересует ваша работа. Точнее, не интересовала. Я
еще раз повторяю, что до вчерашнего вечера я даже не слыхал вашего имени,
и тем не менее я его записал в бессознательном состоянии в своем
блокноте...
- Что значит "в бессознательном состоянии"? - перебил Заргарьян.
- Это не совсем точно. Я был в полном сознании, но я ничего не помню об
этом: что делал, что говорил. Меня попросту не было, вместо меня
действовал кто-то другой. Вот он и записал это в моем блокноте.
Я раскрыл блокнот и передал его Заргарьяну. Он прочитал и как-то
странно, исподлобья посмотрел на меня.
- Почему записано два раза?
- Второй раз это записал я, чтобы сравнить почерк. Как видите, первая
запись сделана не мной, то есть не моим почерком. И это почерк не
сомнамбулы, не лунатика и не потерявшего память.
- Ваша жена живет на улице Грибоедова?
- Моя жена живет вместе со мной на Кутузовском проспекте. А на улице
Грибоедова дома под этим номером нет. И женщина, упомянутая в записке, не
жена мне, а просто знакомая, школьный товарищ. Кстати, она не живет на
улице Грибоедова.
Он еще раз прочел записку и задумался.
- И о Никодимове вы тоже ничего не слыхали?
- Так же, как и о вас. Я и сейчас знаю о нем только то, что он физик,
похож на сыча и не бывает на приемах. Сведения, учтите, из Института
информации.
Заргарьян улыбнулся, и тут я заметил, что он совсем не строгий, а
добродушный и, вероятно, даже веселый парень.
- Портрет в общих чертах похожий, - сказал он. - Валяйте дальше.
И я рассказал. Рассказывать я умею картинно и даже с юмором, но он
слушал, внешне ничем не выдавая своего интереса. Только когда я дошел до
упоминания о множественности миров, он поднял брови и тут же спросил:
- Вы об этом читали?
- Не помню. Мельком где-нибудь.
- Продолжайте, пожалуйста.
Я заключил рассказ реминисценцией из Стивенсона о Джекиле и Гайде.
- Самое странное, что эта фантомистика объясняет все, а другого
разумного объяснения у меня нет.
- Вы думаете, это самое странное? - рассеянно спросил он, все еще
перечитывая записку в блокноте. - У нас отказались ставить эту проблему в
Институте мозга, а они все-таки ее поставили...
Я смотрел на него не понимая.
- Вы точно пересказываете? - вдруг спросил он, снова пронзая меня
глазами. - Два мира как подобные треугольники, так? И там и здесь Москва,
только иначе орнаментированная. И там и здесь вы и ваши знакомые. Именно
так?
- Именно так.
- Там вы женаты на другой женщине, живете на другой улице и как-то
связаны с Заргарьяном и Никодимовым, о которых здесь ничего не знаете.
Так?