"Александр Абердин. Три года в Соединенных Штатах Америки" - читать интересную книгу автора

годы - "пападанец", только на старости лет. Ой, блин, мужику осенью стукнет
шестьдесят, а с ними такая дикая и нелепая история приключилась. "Интересно,
а как там обстоят дела с компьютером?" - подумал я и снова сел за стол.
Компьютер снова появился передо мной, как ни в чем не бывало. "Ладно, нужно
поменять позицию." - сказал я сам себе, обул комнатные тапочки, подтянул
синие сатиновые трусы и вышел из своей комнаты в ту, которую мы торжественно
именовали залом.
Посреди этой, не такой уж и большой комнаты стоял круглый обеденный
стол, который накрывался только по праздникам. Я подсел к нему и на этот раз
никакого компьютера не появилось. Ну, что же, уже неплохо. Шумно вздохнув, я
пошел в ванную комнату, которую мы с отцом пристроили однажды осенью, уже
под зиму, и, прежде чем начать умываться и чистить зубы, посмотрел в
зеркало. Из него на меня глянула курносая, взлохмаченная физиономия с почти
битловской прической, румяная и радостная, с юношеским пушком на подбородке.
Так, растительность на лице у меня появилась в семидесятом, когда мне уже
было почти шестнадцать лет и тогда же со мной стали частенько случаться
поллюции, хотя с девушками я еще не начал встречаться с вполне конкретными
целями. В классе я был старше всех почти на год, а еще выше всех пацанов
больше, чем на голову. Ну, тут у меня все было в полном порядке, никаких
взрывов. Просто еще в пятилетнем возрасте я обгонял всех сверстников и в
четырнадцать лет имел рост сто восемьдесят четыре сантиметра, а вес
восемьдесят шесть килограммов.
Охая и вздыхая я быстро умылся, затем, немного подумав, зажег газовую
колонку, взял отцовскую безопасную бритву с иранским лезвием "Руби-стилз" и
смахнул со своей физиономии весь золотистый пушок, после чего оросил ее
лосьоном "Огуречный". Черт, что же мне делать теперь-то? Положение мое было
хуже архиерейского - взрослый мужик, шестьдесят лет это не тот возраст, что
считать себя дедом, тем более, что в свои шестьдесят я выглядел максиму на
пятьдесят и ни на что особенно не жаловался, попал в тело сопляка, которому
не исполнилось еще шестнадцати. Хреново, ничего не скажешь. Паспорт мне
выдадут только второго октября. Черт, а тут еще ведь и в школу ходить надо.
Нет, я лучше повешусь, чем снова пойду в школу. Ну, вешайся не вешайся, а
сегодня, во избежания разговора с отцом по-мужски, что выливалось обычно в
длиннейшую нотацию, мне все же лучше сходить в школу. А что потом? Ну, а
потом суп с котом. Потом будет видно. Снова поискав глазами на полочке и не
найдя тюбика с зубной пастой, я увидел картонную круглую коробку с зубным
порошком и чуть не взвыл от досады.
Делать нечего, пришлось мне чистить зубы этой невкусной гадостью.
Почистив зубы и помыв за собой раковину, которую мы с отцом, из-за того, что
не смогли купить настоящую, сложили из кирпича и облицевали стеклом на белой
масляной краске опять-таки вместо кафельной плитки, я направился на кухню.
Пока я умывался, брился, а потом чистил зубы и снова умывался, будильник
весь изошел на трезвон. Заводи теперь пружину чуть ли не полчаса. С мыслями
о том, с какими еще трудностями мне придется столкнуться в этом каменном
веке, я прошел на кухню. Честно говоря, я уже стал забывать, как она
когда-то выглядела, но хорошо помнил, что завтраки тогда были неважнецкие.
Так и есть. На завтрак мама пожарила большую сковороду картошки с луком
и салом, уже неплохо, и сварила мне два яйца всмятку. Большой чайник был еще
горячим. Отца дома не было. Стало быть он работал в ночную смену и придет
домой в девять утра. Ну, поскольку я встал рано, то никаких нотаций на