"Дмитрий Абеляшев. Пастырь вселенной " - читать интересную книгу автора

науки с мировым именем? А вот Роману Максимовичу Бадмаев порой бросал
короткие вопросы или давал лаконичные распоряжения. К примеру: "Где существ
заметили впервые?" Пересядько же, что-то вновь жалостно бубнивший про
военных, вел академика к карте области, висевшей на стене барака, где, как
потом узнал Володя, отдыхали комбайнеры во время уборки урожая, и показывал
карандашом это злополучное место. Затем Бадмаев вновь погружался в себя или
набрасывал с горячностью лихорадочного больного карандашиком на листочке
зубную формулу существа, которого он изучал по видеокассете, конфискованной
им у Владимира сразу после съемки сквирлов. К слову, сквирлами их уже
успели обозвать местные жители, на чьих огородах зверьки также
разбойничали, за их протяжные крики, которыми те обменивались во время
своих набегов. Ближе к вечеру Бадмаев распорядился, чтобы его отвезли в
деревушку, откуда впервые поступил сигнал о незнакомых созданиях, и,
оставив Володю охранять технику, налегке помчался туда в обществе взмокшего
Пересядько. Вообще, он развернул на удивление бурную деятельность, смысла
которой даже Володя, уж не говоря о Романе Максимовиче, пока не мог
постичь. Владимир заварил себе кофе и задумчиво пил его, глядя, как
порозовевшее солнце опускается в такую обыкновенную тучу, и думал, что
академик, взбрели это ему в голову, преспокойно заночует в той самой
деревушке, забыв и про Володю, и про оборудование. Петр Семенович вел себя
так, будто вся Белгородская область сейчас была его лабораторией, а
окружающие - не более чем его сотрудниками. Однако разогнавшаяся до
предельной, для проселочной дороги, скорости машина, которую Володя заметил
загодя по высокому шлейфу поднятой ею пыли, наконец доставила академика
обратно. Он распахнул дверцу и выскочил из машины с невиданной прежде
Владимиром торопливостью. Очки академика сбились куда-то набок, карман
пиджака вывернулся, рубашка расстегнулась на животе, колени были вымазаны в
грязи и сверху вываляны в пыли, на лице же застыла пугающая блаженная
улыбка. Это был вид человека, сошедшего с ума на своем собственном дне
рождения от обилия подарков. Глаза Бадмаева были расширены вдвое против
обыкновенного, почти выпучены, и со стремительностью юноши, еще более
насторожившей Володю, он подскочил к своему помощнику, потрясая баночкой,
на дне которой шевелилось нечто.
- Я докажу! - закричал он. - Я докажу, что это существо не может быть
с нашей планеты! Гляди, Володя, здесь личинки особей того вида, который ты
сегодня отснял на камеру. Я нашел целых три! Представляешь, какая удача!
Одну мы с тобой вскроем, другую заспиртуем, третью скормим курице и будем
записывать на камеру все стадии до появления имаго! Это поразительно!
Владимир, прошлой ночью и так спавший по милости Бадмаева менее
четырех часов со всеми сборами и перелетами, робко поинтересовался:
- Начнем завтра утром?
- Да ты что?! - вытянув шею и страшно глядя на Володю поверх очков, с
видом Ивана Грозного, беседующего напоследок с сыном, зловеще протянул тот.
Владимир же начинал догадываться, как некоторые становятся академиками. Для
этого надо прежде всего полностью свихнуться на какой-либо науке. - Да тут
дело пахнет Нобелевской премией, а ты смеешь помышлять о сне?
Володе, которого ранее Бадмаев величал почти исключительно на "вы" да
еще и по имени-отчеству, сделалось жутковато от подобной метаморфозы.
Словно сам академик из безобидного белого червячка превращался тут, на
Белгородчине, в загадочное и неизвестное науке создание.