"Пьер Абеляр. Этика, или познай самого себя " - читать интересную книгу автора

там, где вовсе нет вины. Мне же кажется, что, когда Давид говорил, что он
был зачат в беззаконии, то есть в грехах, не добавив, о каких [грехах идет
речь ], то он намекает на общее проклятие [идущее от ] первородного греха,
из-за которой каждый, очевидно, по вине прародителей, подвергается осуждению
подобно тому, как о том написано в другом месте: Никто не чист от грязи,
даже дитя новорожденное (Иов XIV, 4) 9. Как напоминает блаженный Иероним,
сам разум уличает, что, пока душа в детстве формируется, она не знает греха.
Если же она равно чиста от греха и нечиста от грязи греха, то нельзя ли
понять это не как вину, а как кару? Ясно же, что [такая душа ] не имеет вины
презрения к Богу, потому что разумом не воспринимает того, что ей надобно
делать; тем не менее она не избавлена от грязи греха прародителей, начиная с
которого она навлекает на себя хотя и не вину, но кару, и претерпевает в
наказание то, что те совершили, как грех. Так, когда Давид сказал, что зачат
он был в беззаконии, то есть в грехах, то он [тем самым ] отметил, что по
вине прародителей был подвержен общему приговору к осуждению, и обращает эти
преступления не столько к ближайшим, сколько к далеким родичам.

Что же до слов апостола об индульгенции, то понимать это нужно не так,
как обычно воспринимают, то есть: будто он сказал об индульгенции как об
отпущении, прощении греха. Вот что он утверждал: по позволению, а не по
повелению; как если бы говорил: по отпущении, а не по принуждению. Если же
супруги желают и единодушно решат, то они могут полностью отказаться от
телесных уз, и никаким принуждением их нельзя к тому побудить. Если же
таковое не является их решением, то они имеют и [на то ] индульгенцию, то
есть отпущение, ибо отклоняются от более совершенной жизни из-за привычки к
жизни не слишком стесненной. Потому апостол здесь трактует индульгенцию не
как прощение греха, но как допущение более широкой, хотя и менее совершенной
жизни во избежание блуда, упреждая людей от великого греха, и лучше пусть
меньшее пойдет в заслугу, нежели большее вменится в прегрешение. Здесь мы
подвели к тому, чтобы тот, кто, возможно, пожелает всякое телесное
удовольствие счесть грехом, не сказал бы, что грех увеличивается от [такого
] поступка; тот, например, кто само согласие души переносит на совершение
деяния, так что душа загрязнилась бы не только согласием на позорное деяние,
но и самим позорным деянием, как если бы можно загрязнить ее тем, что
случилось вовне, в теле. На деле же совершение поступков нимало не
способствует увеличению любого рода греха, и ничто не может загрязнить душу,
кроме принадлежащего ей, то есть согласия, относительно которого мы
утверждаем, что только оно одно и составляет грех, предшествуя воле и душе
или следуя за исполнением поступков. Впрочем, хотим мы или совершаем то,
чего не нужно, однако по этой причине еще не грешим, ибо и воление, и его
исполнение часто бывают безгрешны. Как и наоборот, согласия на грех можно
добиться без того и другого. Отчасти мы уже показали на примере, как воля,
вызванная вожделением и сопровождаясь соблазном, при виде женщины или чужого
яблока, не ведет к согласию. Мы показали это также на примере дурного
согласия при отсутствии дурного желания, сославшись на случай убийства
[слугой ] своего господина, что не являлось пороком.
10См. также: Aurelii Augustini De sermone Domini in Monte, col. 1246.
Относительно того, что не должно случаться, я полагаю, никто не
скрывает, что часто это происходит безгрешно, ибо - очевидно - свершается по
принуждению или неведению. Некая, например, женщина, претерпев насилие,