"Пьер Абеляр. Диалог между философом, иудеем и христианином" - читать интересную книгу автора

вере некий разумный довод или же вы следуете здесь мнению людей и любви к
вашему роду, из которых первое, если это так, следует больше всего одобрить,
второе же совершенно отвергнуть. Я думаю, что по совести каждый разумный
человек не будет отрицать, что последнее [мое положение] истинно, (особенно
если мы получаем тому подтверждение через повторяющиеся примеры. Ибо часто
случается, что, поскольку при [заключении] некоторых брачных союзов он или
она обращаются в другую веру, их дети следуют [выбору] одного из родителей,
сохраняя свою веру, в неколебимости, а воспитание для ее признания может
[значить] больше, чем кровное родство или разум; так как это происходит с
детьми, воспитанными кем-либо в вере, то они и находились внутри веры так
же, как их отцы, впитавшие [ее] с молоком матери, что не укрылось от Того,
Кто сказал: Сын ничего не может творить [Сам от Себя], если не увидит Отца
творящего" [(Ев. от Иоанна, V, 19)]). Ведь у отдельных людей любовь к
собственному роду и к тем, с кем они воспитываются, врождена до такой
степени, что они с отвращением отворачиваются от [всего] как либо
свидетельствующего против их веры; и обращая привычку в природу, они упорно
придерживаются в зрелом возрасте того, что восприняли в детстве как
благочестивое, и прежде чем они в состоянии воспринять слова, они уже
убеждены, что верят в это, подобно тому, как упоминает и поэт:

Запах того, чем наполнен фиал был впервые,
Долго в себе он хранит.
[(Гораций. Письма с Понта, I, 2, 69)]

Именно таких [людей] порицал один из философов, говоря: "Неужели, если
они восприняли что-нибудь во время обучения в детстве, то это должно
почитаться за святая святых? " Ведь положения, приспособленные для юных
ушей, часто устраняются позднейшими философскими рассуждениями. Разве не
так? Удивительно, что в то время, как с чередой веков и сменой времен
возрастает человеческое понимание (intelligentia) всех сотворенных вещей, в
вере же, заблуждения которой грозят величайшими опасностями, нет никакого
достижения. Но как юноши, так и старцы, как невежественные, так и
образованные утверждают, что они мыслят о вере совершенно одинаково, и тот
считается крепчайшим в вере, кто не отступает от общего с народом чувства. А
это, разумеется, происходит обязательно, потому что расспрашивать у своих о
том, во что должно верить, не позволено никому, как и не [позволено]
безнаказанно сомневаться в том, что утверждается всеми. Ибо людям становится
стыдно самих себя вопрошать о том, на что они не в состоянии дать ответа.
Конечно, никто из тех, кто не доверяет собственным силам, охотно не
нападает, и добровольно бросается в битву только тот, кто надеется на славу
победы. Они даже впадают в столь великое безумие, что, как сами признают, не
стыдятся заявлять, будто верят в то, чего понять не могут, как будто бы вера
заключается скорее в произнесении слов, нежели в их восприятии [душой], и
более присуща устам, нежели сердцу. Эти [люди] особенно похваляются, когда
им кажется, что они верят в столь великое, чего они не в состоянии ни
высказать устами, ни охватить разумом. До такой степени дерзкими и
высокомерными делает их исключительность собственного направления (secta),
что всех, кого они находят отличающимися от них по вере, они провозглашают
чуждыми милосердия Божьего и, осудив всех прочих, считают блаженными только
себя.