"Мансур Абдулин. 160 страниц из солдатского дневника " - читать интересную книгу автора

мы пришли.
Не знаю уж, какой встречи я ожидал. Не собрания, конечно, как на
проводах с того берега. Но столь молниеносное исчезновение прежних
обитателей траншеи кольнуло. Наверное, я рассчитывал, что "старички" хоть
немного побудут с нами, покажут, что нам тут делать, как воевать.
- Чудак! - смеется мой командир расчета Суворов Павел Георгиевич. - Им
тоже надо затемно Дон перемахнуть. Да успеть подальше уйти в наш тыл, чтоб
фрицы не заметили.
Добродушный этот смешок Суворова окончательно убедил: все, с этой
минуты, как мы сюда спрыгнули, мы - фронтовики. И как бы ни сложилась
ситуация в каждую следующую минуту, никто уже не вспомнит и не учтет, что мы
всего лишь недоучившиеся курсанты пехотного училища.
Удивительно, как работает в человеке инстинкт самосохранения. Ведь
небось каждый переживал состояние, подобное моему, а уже слышалось от
связистов: "Я "Затвор", как меня слышите, прием". Батальонные артиллеристы
волокли к пушкам ящики со снарядами, на бруствере выстроились "максимы",
которые пулеметчики принесли с собой. В нашей роте минометы тоже в полной
боевой, и мы с Фуатом Худайбергеновым - я в расчете Суворова наводчик, а
Фуат заряжающий пристроили лотки с минами возле своего миномета. Уж раз
война, надо каждоминутно быть ее исправной единицей, это первое дело.
Ну вот, руки сделали необходимое, можно оглядеться. Траншеи несвежие,
бока порядком обтерты.
- Значит, давно тут стоим, - поделился соображением Макаров Николай, из
соседнего расчета; все боевые расчеты в нашей роте сформированы с училища.
- Или у немцев отбили, - возражает Козлов Виктор.
Голоса у обоих спокойные, будто век воевали.
В небо то и дело, освещая дно траншеи, взлетают немецкие ракеты, не
умолкает пулемет.
- Нашей ночной атаки боятся, - усмехнулся Конский Иван, и в глазах его,
на мгновение блеснувших в мертвенном свете, я поймал окончательно
успокоившую меня уверенность.
Бутейко, наш командир роты, старший лейтенант, уже отправил кого-то
дежурить на наблюдательный пункт, а меня предупредил, чтоб готов был сменить
дежурного на рассвете.
- Что, Мансур, не жарко теперь тебе? - по-татарски спрашивает
подошедший вместе с комроты его заместитель по политчасти младший политрук
Хисматуллин Фаткулла, в мирной жизни учитель истории, дотошно каждого из нас
расспрашивавший, где кто родился да кем хотел стать, - для будущей, как он
говорил, книги.
- Спрашиваю, не жарко ему теперь? - переводит он для Бутейко и всех.
Ну, все и рады погоготать. Дело в том, что я, сибиряк по рождению, на
училищных стрельбах пару раз хлопался в обморок от ташкентской жары...
Боялся даже, что спишут...
Стали вспоминать, как в училище гимнастерки от соли и пота отстирывали
каждый день, и расползались они у нас каждые две недели... Как мечтали:
"Скорей бы на фронт!"
- Вот мы и на фронте, - подытожил Бутейко, взглянув на часы. - Теперь
не забывайте, чему вас учил.
А учил нас боевой и опытный комроты - он был на войне с первых дней,
чтобы, помимо прочего, мы как можно чаще дополнительными зарядами прочищали