"Елизавета Абаринова-Кожухова. Поэтический побег (Вполне возможная история в семи сценах)" - читать интересную книгу автора

деле. Аракчеев подослал в полк своих подстрекателей, чтобы
бунтовать солдат, а потом, едва началось, так сам туда прибыл да
как гаркнет: "Всякого, кто пойдет противу заведенного порядка,
своими руками в каземате сгною!"

ПУШКИН (недоверчиво) Что, прямо так и сказал?

ВУЛЬФ. Истинно так, вот тебе святой крест! (разливает остатки
вина по трем рюмкам, одну протягивает Арине Родионовне) Ну, за
свободу! (выпивают)

ПУШКИН. Послушай, но на что ему все это надобно?

ВУЛЬФ. Да как ты не понимаешь? Чтобы еще выше поднять себя в
глазах Его Величества и окончательно отвратить его от либеральных
идей. Вот Сперанский когда-то в большом фаворе был, а где он
теперь?

ПУШКИН (задумчиво) Да нет, Алексей Николаич, мне кажется, ты
все-таки сгущаешь краски. Не так все мрачно, как тебе видится.
Погляди в окно - зима, снег. Красота какая... С улыбкою
оледенелой Сошла с небес суровых дочь, И над землей
сребристо-белой Белеет северная ночь.

ВУЛЬФ (с искренним восхищением) Это твои?

ПУШКИН. Да нет, князя Вяземского.

ВУЛЬФ (после недолгого молчания) Да, вот еще...

ПУШКИН. Что?

ВУЛЬФ. Ох, даже не знаю, говорить ли тебе.

ПУШКИН. Это как-то касается меня?

ВУЛЬФ (помедлив) Да.

ПУШКИН. Ну так говори же, раз начал.

ВУЛЬФ (как бы нехотя) Я тут на днях заезжал в Опочку и, как
водится, нанес визит нашему предводителю дворянства...

ПУШКИН (с усмешкой) Господину Пещурову?

ВУЛЬФ. Ему самому, Алексею Никитичу. И он под большой тайной
сказал мне, будто бы в наши медвежьи края прибыл инкогнито некий
чиновник по особым поручениям из Санкт-Петербурга, снует повсюду
и собирает сведения.