"Артем Абрамов, Сергей Абрамов. Убей страх: Марафонец " - читать интересную книгу автора

Способность к языкам и впрямь убойная. Месяц - разговорный язык, три месяца -
читаем без словаря, полгода - синхронный перевод влегкую. Уникум.
Чернов любил - особенно с бодуна, утром, хлопнув залпом банку зеленого
"Туборга" для облегчения похмельных страданий, - поразмышлять о вечном, в
частности - о своей знаменитой памяти. Он очень надеялся, что она - вечна.
Основание для сомнений было: в школе Игорь не радовал успехами педагогический
славный состав, перекатывался с "тройки" на "четверку", а учитель литературы
лез на стену от неспособности толкового с виду парня выучить наизусть стих
Пушкина про "очей очарованье", к примеру, или монолог Чацкого про "карету мне,
карету".
- Скажи мне, Чернов, - с тоской спрашивал "литератор" стоящего у доски
ученика, - разве трудно запомнить такой умный и красивый текст?
- Трудно, - честно отвечал ученик - и не врал.
- А как же твои однокашники? Они ж запоминают... - апеллировал к классу
"литератор".
- Они талантливее меня в этом занятии, - не стеснялся унизиться ученик,
потому что и без любви "литератора" числился гордостью школы: успешно защищал
ее честь на всяких районных и городских спортивных олимпиадах.
Так было до срока.
А потом пришел срок.
Чернов отчетливо, в мелких подробностях помнил тот сентябрьский день,
когда он, десятиклассник уже и кандидат в мастера, бежал на юношеском
чемпионате страны свои коронные десять, бежал ровно и мощно, ни о чем
постороннем не думал, ничего кругом не замечал - машина и есть машина, даже
если она человек - и вдруг словно взорвалось что-то в организме, бомба какая-то
атомная возникла глубоко в желудке, взрыв очень больно и - вот странность! -
невероятно сладко сжал все внутренности в какой-то огненный комочек, швырнул
его вверх, вверх, вверх - в голову, в мозг, навылет, и Чернова накрыла такая
невероятная по силе волна счастья, облегчения (улета, если попросту), какой
никогда не дарил ему даже, извините за интимную подробность, и самый славный
оргазм.
А женщин-то он любил. Умел любить и хотел любить... Состояние это
продолжалось тогда, как понял Чернов, секунду-другую-третью, но за эти секунды
он оторвался от своих соперников метров на пятнадцать. Тренер допытывался:
- Откуда силы взялись в конце дистанции?
- Не знаю, - честно отвечал Чернов, потому что и вправду не знал.
Тот забег он выиграл с большим преимуществом, получил очередную цацку, а
спустя несколько дней от нечего делать прочитал перед сном заданный на дом стих
и с ходу запомнил его. И поднял руку на "литературе", выдал текст с выражением,
получил от ошарашенного педагога:
- Ведь можешь, подлец! Как это тебе удалось?
- Не знаю, - честно, как и тренеру, ответил Чернов, потому что и вправду
не знал.
С тех пор будто шлюз прорвало: любой прочитанный или услышанный текст -
мухой! С первого прочтения. До школьной медали не добрался, потому что чудом
обретенное свойство памяти не хотело распространиться на точные науки: тем
одной памяти не хватало, требовалась сообразиловка, а "сладкий взрыв", как его
Чернов про себя называл, на сообразиловку не действовал.
Чернов сначала не связывал "взрывы" с внезапно проснувшейся памятью. Бег -
это да, взаимосвязь налицо, хоть и непонятна ее природа. Но молод был Чернов,