"Александр Бушков. Непристойный танец" - читать интересную книгу автора

новой квартире очень скоро все повторялось - рано или поздно на пороге
возникал субъект, державшийся таинственно и значимо. Вот только эта
напускная таинственность отдавала дурным вкусом дешевого театрика. Сабинин
давно уже не без оснований подозревал, что тертые пограничные прохвосты
неким не объясненным наукой чувством раскусили в нем совершеннейшего
новичка и то ли набивают цену за будущие свои профессиональные услуги, то
ли попросту решили устроить себе нехитрое развлечение.
В ходе всех этих странствий он чувствовал себя то ли фальшивой
монетой, от которой все новые ее владельцы стараются побыстрее отделаться,
то ли докучной помехой. Ощущения были не из приятных, ему уже осточертело
сидеть в чужих комнатушках, где чувствуешь себя скованно и неловко, - но
он крепился. Ибо до границы, за коей простиралась Австро-Венгерская
империя, было рукой подать, каких-то полторы версты, а если пользоваться
привычными военному человеку сравнениями, прицельная дистанция
винтовочного выстрела... И он крепился, благо до желанной цели оставалось
немного.
Пригнувшись, он выглянул в низкое окошечко, на убогий дворик,
заваленный всякой чепухой. Прислушался. Сварливый женский голос честил
собеседника на чем свет стоит, а тот, очевидно наученный богатым
предшествующим опытом, вяло отругивался. "А ведь это уже не притворство, -
подумал он, разобрав в общих чертах содержание разговора. - Всерьез
беднягу чехвостит..."
Заслышав близкие шаги, он отпрянул от окна, уселся на шаткий табурет.
Вошедший, еврей средних лет, одетый обыкновенным мещанином, еще хранил на
лице целую гамму чувств, вызванных оживленной беседой во дворе. И бросил
сварливо, еще не остывши:
- Ну и что вы себе сидите? Пойдемте уже! - Оглянулся на дверь:
- Вот дура баба, чтобы ей повылазило и назад не влезло... Мотка о
доме не думает. Мотка о детях не думает... А как иначе, если иначе и денег
не получишь? Вот деньги ей нравятся, да уж, а все остальное не нравится,
изволите видеть...
- Да, я понял, - сказал Сабинин. - Все слышал...
На лице собеседника отразилась пугливая подозрительность:
- Интересно, как пан понял? Пан что, знает жаргон "Жаргоном или
еврейским жаргоном в описываемые времена звался идиш, и в самом деле
близкий к немецкому."? Пан что-то не похож на еврея... Или пан еще скажет,
что и гебрайский "Гебрайский - иврит." разбирает?
- Чего нет, того нет, - сказал Сабинин. - Просто немецкий знаю
неплохо, вот и понял...
- Ай, понятно... Скажу по секрету, гебрайского я и сам не знаю, что я
вам - раввин? Пойдемте, они там ждут уже...
Они вышли за калитку и двинулись по узкой грязной улочке, столь
кривой, будто строившие здесь дома заранее пылали ненавистью к прямым
линиям. Улочка, конечно, была немощеная - как и все остальные "прошпекты"
этого заштатного городишки юго-западного края, даже те, что в отличие от
здешних хибарок застроены "палацами" местной знати. Хорошо еще, что далеко
было до осенних дождей. В дождливую погоду этот раскинувшийся на склоне
холма городишко должен превращаться в море разливанное непролазной грязи.
- Жалко, что пан не похож на девицу, - неожиданно заключил провожатый.
- Это почему?