"Александр Бушков. Непристойный танец" - читать интересную книгу автора

- А было бы проще. Можно бы нарядить пана истинным евреем, подвязать
пейсики и поехать прямо на телеге на ту сторону, за кордон... Только
стражники - это ведь аспиды! Он себе сразу скажет: ага, а чего это полная
телега одних мужчин поехала за кордон? Эти евреи, чтоб их, опять что-то
замышляют... Хватай еврея, вяжи еврея! Вот незадолго до пана один молодой
человек тоже ехал на ту сторону, так он был совсем молодой и ни разу еще
не брился, мы его и нарядили в молоденькую еврейку, букли ему прицепили,
личико было очень даже подходящее, да вдобавок он рукавом закрывался, как
благонравной еврейской девице и положено при виде грубых стражников...
- И что?
- И проехали за кордон, в лучшем виде. Каждый стражник, что
попадался, говорил себе: ага, вон евреи с молодой еврейской девицей едут к
кому-то в гости или на свой чертов еврейский праздник, кто их разберет,
который... И ни один не остановил. Но с паном такое не выйдет, у пана лицо
военное.., и выправка замечается.., те! Я и сам догадываюсь, что пан -
дезертир, но кого это волнует? Ваших туда много бежит, я про господ
дезертиров, и вполне понятно: ну что хорошего, если на тебе военный мундир
и каждый фельдфебель рычит, когда захочет... Да еще иди и убивай кого-то,
ай-ай! А зачем? Он ведь может не захотеть, чтобы его убивали ни с того ни
с сего, и сам убить попытается... Вот взять моего племянника Гершеле
Ягоду, так его тоже хотели забрать в войско, только отец извернулся и
устроили ему белый билет., ну какой из Гершеле Ягоды военный человек, смех
один... Мы его устроили в ученики к аптекарю, хорошая профессия, на всю
жизнь будет кусок хлеба... Вот туда пан изволит пройти, там к вам...
- Да, я знаю. Подойдут.
- Вот и чудненько. Всего пану наилучшего, и чтобы ему хорошо жилось в
Австро-Венгрии.., хотя где нынче хорошо?
С этим философским замечанием он отправился восвояси, а Сабинин
прошел еще немного по Чайной улице. Увидев двухэтажный домик с сиявшей
золотом вывеской "Большой Гранд-отель", без колебаний вошел.
За роскошной вывеской таился обычный постоялый двор, довольно грязный
и запущенный, или, как выражались здешние аборигены, "занедбаный". За эти
два дня Сабинин узнал и запомнил много местных словечек, весьма для него
экзотических.
Он присел за столик, заваленный старыми образчиками повременной
печати - и около часа делал вид, будто просматривает с интересом "Ниву",
"Живописное обозрение" и "Московские ведомости". Все до единого экземпляры
происходили чуть ли не из времен балканской кампании, новости давным-давно
устарели. Дверь беспрестанно хлопала, взад-вперед ходили люди, кто в
буфет, кто в номера, кто и непонятно зачем, многие с откровенным
любопытством косились на Сабинина, отчего он нервничал, не зная даже, есть
ли для этого реальные причины...
Ага! Вот он, сутуловатый старичок с кипой газет под мышкой! Полностью
соответствует описанию. Покряхтывая, он сложил кипу за стол, за которым,
как на иголках, восседал Сабинин, и, растирая поясницу, прокряхтел:
- Дзень добжи, пане. Ох и ноют стары кости...
- Добрый день, - обрадованно отозвался воспрянувший Сабинин. - Когда
здесь получат сегодняшние "Московские ведомости", не подскажете ли?
Старичок впервые встретился с ним взглядом. Глазки у него были
острые, как буравчики: