"Ариэль Бюто. Самурайша" - читать интересную книгу автора

открытыми окнами и не едят дома. Кстати, ни один из них не умеет готовить.
Они не торопятся устанавливать в квартире телефон, не наклеивают бумажку с
фамилией Берней на почтовый ящик. Мосли, конечно, знает, где живут его
подопечные. Когда он подсовывает под дверь предложения о концертах, Эрик
изучает их, спускается вниз и звонит из телефонной будки, чтобы дать
согласие. Однажды Хисако спрашивает:
- Почему наш дуэт носит твое имя?
- Потому что оно и твое тоже.
- Ты принял решение прежде, чем попросил моей руки.
- Ты не возражала.
- Нет.
- Почему ты ничего не сказала?
- Тогда я еще была маленькой японской девочкой.
Они сидят на полу, поставив между собой овальное блюдо с табуле.[6]
Когда Эрик и Хисако играют или занимаются любовью, они сливаются воедино,
перестают осознавать себя отдельными личностями. Но им необходимо познавать
друг друга в обыденности - крупинка на подбородке Эрика, листик петрушки,
застрявший между зубами Хисако, шум спущенной в туалете воды, неприятный
запах изо рта по утрам, необходимость выносить мусор... одним словом,
семейная жизнь.
- Сейчас мы уже не можем сменить имя, это было бы рискованно, ведь нас
только-только начали замечать.
- Знаю. Принесешь еще бутылку?
Эрик встает. Он не говорит Хисако, что она слишком много пьет, они
теперь муж и жена, и каждый может прятаться за старыми как мир словами.
Раньше, до свадьбы, каждая совместная репетиция вызывала у Эрика жадное
желание познавать Хисако в повседневной жизни. Какая она, когда просыпается?
Как расчесывает волосы? Как смотрит поверх пиалы с кофе? И вот она сидит
перед ним по-турецки, чуть сгорбившись, лак на пальцах ног облупился, рука
крепко сжимает стакан с жирным отпечатком ее губ. Изнанка божества.
Он открывает вино, Хисако щелкает выключателем лампы, свет не
зажигается.
- Не работает, - жалобно произносит она.
- Лампа ни при чем. Нам отрубили электричество. Я забыл оплатить счет.
- Вот оно что... Давай я сама буду заниматься счетами.
- Нет. Я все беру на себя. Твое дело - рояль!
Эрик категорически не желает, чтобы его жена превращалась в
домохозяйку. Он хочет, чтобы она оставалась ребенком, девочкой,
избалованной, как принцесса. Растворившейся в дуэте Берней.


* * *

Стоило им написать свое имя на почтовом ящике, и на них обрушился ворох
желтых конвертов со счетами и заказными письмами. Эрику лень вскрывать
конверты, они так и валяются на столике в прихожей. "Мы - дети, - важно
заявляет он, - нам чужд мир счетов и контрактов". Эрик и впрямь ведет себя,
как неразумный младенец: может надеть носки разного цвета, заблудиться на
Монмартре, заснуть средь бела дня.