"Михаил Бутов. Астрономия насековых" - читать интересную книгу автора

низким солнцем, их стены кажутся нежно-розовыми- будто бы сам камень
светится изнутри, как редкостный мрамор. Иногда я нарочно подгадываю час и
забегаю к Элке, чтобы полюбоваться этим из окна у нее на кухне.
Зато с другой стороны дома- так близко, что различаешь фактуру
поверхности,- выситс здоровенная труба, раскрашенная белым и красным. То
есть белым она не крашена- за белое собственный цвет бетона, а вот по нему
наведены через равные промежутки широкие бордовые кольца. Еще в детстве я
вычитал в журнале Наука и жизнь, что означает подобная разметка: никакого
особенного дерьма, значит, эта труба в воздух не выбрасывает, а только
горячий водяной пар. Вот если бы была она, скажем, желтая с синим- тогда
да, тогда близко лучше не подходи. Хот пар, по-моему, тоже гадость
порядочная. Было время, я жил на окраине, а работал неподалеку от Киевского
вокзала, на другой стороне реки, так что каждое утро шагал пешком через тот
мост, где на обелисках фамилии героев восемьсот двенадцатого года. Это
особенно зимой было заметно. Утром выходишь из дома: морозец, небо синее,
снег сверкает! А доберешься до моста, посмотришь с него- и трубы кругом, и
все, что из них валит, прямо на глазах сливается в сплошную хмурь, так что
нет уже и помина о дне чудесном, а только серость обыкновенная и сажа.
Но все равно: я люблю трубы. Наверное, я только две вещи по-настоящему и
люблю- трубы и железные дороги. Дороги-то еще в детстве меня
заворожили,всем своим адовым красно-черным (успел, застал закат паровозной
эры!) клублением дымов, разноцветными огнями на ночных станциях,
бесконечным перетеканием линий друг в друга на больших узлахна зависть
Визарелли. Для меня и до сих пор нет большего наслаждения, чем простоять
вечер и ночь в самом последнем тамбуре поезда, смотреть назад, где все это
вьется, перемигивается, сплетается и расплетается, исчезает и возникает
опять. Но главное- запах! Причем даже не тот, густой, что поднимается от
шпал в знойный день, когда солнце плавит в них смолу, но ровный, вечерний,
каким все пропитано вокруг любого пути - даже одинокого, заросшего,
заброшенного где-нибудь в поле или в карьере.
А вот трубы - сам не знаю за что. Есть в них какая-то тайна. Например,
мне никогда не удавалось подсмотреть, как их строят. Ведь не представишь
себе подъемный кран такой высоты. И если предположить, что составляются они
из больших бетонных колец, то понадобился бы по меньшей мере вертолет,
чтобы поднимать такие кольца наверх и ставить их друг на друга. Но кто
видел когда-нибудь грузовые вертолеты над Москвой? Другое дело, если их
складывают из обычного кирпича, а потом штукатурят поверх. Тогда, по мере
того как труба растет вверх, можно было бы устраивать специальные
подъемники дл материала. Но это на много недель работа. Я же ни разу в
жизни не встречал недостроенной трубы. И вполне готов поверить поэтому, что
их попросту привозят под покровом ночи уже готовыми на каких-то грандиозных
машинах, а потом не менее грандиозными домкратами устанавливают за пару
часов в нужном месте.
- Слушай,- спрашиваю я у Макарова,- это правда, что из глубокой шахты
можно днем увидеть звезды?
- Само собой,- говорит Макаров.
- Почему- само собой? Это, по-моему, вовсе не само собой, а достаточно
как раз удивительно.