"Василь Быков. Публицистика" - читать интересную книгу автора

будущему. Люди земли должны знать, от какой опасности они избавились и
какой целой досталось им это избавление. Что касается читателя, то ему
интересно знать все: от переживаний солдата в передовом окопе до работы
крупных штабов и ставки по руководству войсками. Литература многое сделала
для раскрытия психологии рядового бойца и младшего офицера переднего края,
но по причине отсутствия прежде всего личного опыта у ее авторов она
оказалась некомпетентной до всего, что касается крупных штабов,
объединений, ставки. Этот пробел в значительной мере восполняют военные
мемуары, принадлежащие перу генералов, крупных военачальников, среди
которых немало честных и хороших книг. Но немало также и таких, где
фактическая сторона изложения воспринимается с большим сомнением, где, как
писал недавно Виктор Астафьев, "проступает явное вранье". В самом деле,
часто трудно добраться до сути через аккуратный штакетник округлых
стереотипных фраз или задним числом сочиненных подробностей,
заимствованных из фронтовой печати тривиальных примеров и бесконечных
страниц разговоров. Иные мемуары по своей форме смахивают на пьесы, так
много и подробно (вплоть до междометий) переданы в них разговоры, речи,
выступления, беседы. Беллетризация воспоминаний, стремление написать
художественно, непременно как у настоящих писателей, обычно выдает чужую,
не авторскую руку и значительно снижает достоинство такого рода
литературы. Ибо как можно поверить в достоверность происходившего спустя
20, 30 и 40 лет, переданного через разговоры в лицах, пусть даже и
достопамятных и поразивших воображение. Ведь на войне было нечто поважнее
пусть даже самых содержательных разговоров - было дело.
Да, люди по праву хотят знать о войне полнее, больше, особенно о том,
что лежит за пределами их жизненного или военного опыта. Но когда я читаю
длинные главы, описывающие в подробностях жесты, выражения, все те же
разговоры генералов, маршалов, исторических лиц, сокровенные раздумья о
собственных военных просчетах бывшего наркома обороны или ставшие столь
популярными в литературе сцены в кабинете Сталина, я с недоумением
обращаюсь к имени автора на обложке и спрашиваю себя: откуда все это? Из
каких документов, по чьим свидетельствам? Ах, это авторский домысел, стало
быть, сочиненность, выдумка, но тогда, извините, тогда мне это
неинтересно. И мне становится жаль многих тысяч читателей, питающих
понятный, почти трепетный интерес маленьких людей к жизни великих и
воспринимающих все это за подлинность, за правду. Можно, разумеется,
возразить мне, сославшись на творческую практику Толстого, Маннов,
Фейхтвангера, но тут несопоставимо разные вещи. Даже ошибочный опыт
великих остается великим в истории и литературе, а их ошибки для нас не
менее важны, чем их несомненные удачи. Но нам-то, наверное, еще далековато
и до Толстого и до Маннов, чтобы позволить себе необузданный полет
фантазии по отношению к тому, что до сих пор остается сокрытым от
человечества бетонной стеной молчания. Кровь, муки и пот народа в минувшей
войне накладывают на нас первейшее из обязательств - безусловную верность
правде.
Последнее условие императивно также по отношению к документальной
литературе, которая в некоторой - я бы сказал, значительной - своей части
обрела ныне чересчур поэтическую раскованность, чтобы с должным основанием
считаться документальной. В некоторых произведениях этого жанра при всем
старании невозможно обнаружить и следа документа, разве что имя героя