"Владислав Былинский. Отвоеванный дом " - читать интересную книгу автора

инопланетян, завтра опровержение дадут; черти одни лишь бывают, в подвале
нашем скачут, да еще барабашки новоявленные на чердаке, трясуны-стукачи,
озвученные заблуждения наши. Замучила ты меня своим зельем, мать, запашок от
него и потеки на стенах, чего ты хочешь - время вспять обратить? Какая
Чечня? Не трогай ты ее, бога ради.
А Марыську вместе с пометом пожрали дикие пугливые приблудные кошки, и
ночами теперь была слышна их долгая возня над усохшей колбасой. Сима
перестала захаживать, не захворала ли, как так можно: прожить жизнь и не
поставить телефонный аппарат, какая все-таки глупость, надо стружку снять с
ее дикаря, мог бы и сам догадаться, мужлан, ведь не дай бог что случится.
Намеки у всех дурацкие. Нападки почти неприкрытые: что, мол, сиднем сидите,
из космоса гости у нас, контакт культур, новая эра, мхом вы покрылись и
паутиной заросли, старые пурхалки, - они в ответ смеются, общаются они уже
без слов, без жестов, без взглядов. Мысли, как маленькие паучки, перебегают
из сердца в сердце, породненные сердца начинают биться в унисон и
выстукивают нежную дробь. Недвижимы и бессловесны, точно йоги, они ведут
нескончаемый монолог премудрой двуединой ведьмы, обе ипостаси сливаются в
потемневших зеркалах, и на звонки они не отвечают, надоело, дверь у нас с
секретом, заговоренная. Паутина в дверях, паутина повсюду, трава на
облупленных стенах, - экология, естество - и летучие мыши на потолке. Это
вам за Марыську, кошаки: яд на жвалах, красный блеск в немигающих глазах,
дымный свет с зодиакальных небес, затаенное в вертикальных зрачках
предчувствие.
Звонки прекратились, телефон как-то вдруг стал не нужен, а
телевизионные новости изо дня в день повторялись, - затянувшаяся тоскливая
сводка о неудавшемся конце света. Инопланетные гости, инопланетные господа,
инопланетные государи. Рыбки превратились в гарпий нигде не описанных видов
и форм, в страшных боевых уродин. Из непрозрачных аквариумных впадин
выстреливались фонтанчики слизи; лимонная глухомань, видоизменяясь и
приспосабливаясь к условиям существования, навылет прошила ставни и крохкий
кирпич фасада, пустила корни в асфальт и многоярусным сине-зеленым коконом
обвязала дом. Последним, кто посмел прорубиться сквозь кокон, был Юра,
бесстрашный и могучий капитан могучего и бесстрашного отечественного флота.
Настоящий капитан, при всех регалиях. Она протянула к нему иссохшие руки,
мучительно пытаясь вновь, хоть на миг, выглянуть из-под панциря. Ведь это в
последний раз, в самый последний раз. Позволь же. Влей в мои жилы человечью
кровь, корни найдут ее, в глубинах земных столько неизрасходованной крови...
распрями - я умею тянуться ввысь... сними проклятие, дай мне стать для него
феей детства, снова, сейчас; тогда он уйдет прежним. Успокой. Он не должен
знать, пусть он не догадается, пусть сохранится; я - фея, заколдованная
временем в кощеевом саду... неразрушаемая окаменелость любви...
Наконец, в окружении вызванных на подмогу духов, в преломленных лучах
памяти, которые воля ее сфокусировала на торопливом внимании сына, в сиянии
иллюзии начала она движение навстречу. И он увидел, признал ее, прямо с
порога раскрыл ей объятия, седеющий и энергичный, веселый и обворожительный,
как его отец, но со своей, ею выстраданной силой, с ее глазами, с ее нежно
очерченным подбородком под отцовой дорожной щетиной, - вот где все мое,
поняла она, при нем все, отнял... отдай! - вспыхнуло вдруг в том омуте, из
которого она теперь вершила дела свои.
И пронесся вихрь. Сын шагнул к ней, всматриваясь в полутьму, в свечение