"Семен Михайлович Бытовой. Обратные адреса (Дальневосточные повести) " - читать интересную книгу автора

неотесанным березовым бревнам.
- Ну, что же вы стоите? - крикнул он. - Идите, да посмелее, только
вниз не глядите, а то голова может закружиться.
Она у меня уже кружилась от одной мысли, что непременно оступлюсь,
потеряю равновесие и шлепнусь в ревущую на перекатах воду.
Видя мою растерянность, Аркадий Маркович уже не торопил, дал мне
несколько минут, чтобы освободиться от худого предчувствия. И верно,
стоило мне перестать думать об опасности, как я ступил на мостик и, слегка
балансируя руками, перешел его.
- Вот видите, у страха глаза велики! - сказал Аркадий Маркович. -
Обратно вернемся кружным путем, там есть мост покрепче, когда-то я строил
его.
Мы прошли километра два горной тропинкой - она то уводила нас от
Никулки, то возвращала обратно, потом привела на довольно высокую сопку с
щербатой, как голец, вершиной, откуда далеко просматривалось русло реки
Камчатки. Только теперь я увидел, как она петляет, местами завязываясь
чуть ли не в узел, и, распутавшись, недолго бежит прямо, затем снова
начинает петлять. Нет, на Федином бату не дойти нам до устья, непременно
где-нибудь в пути застрянем!
Мы сидели с Аркадием Марковичем друг против друга и несколько минут
молчали. Всматриваясь в его прямое, суженное книзу лицо с глубокими, будто
страдальческими складками вокруг рта, я подумал, что это болезнь наложила
свою печать, но, после того как я узнал историю жизни учителя Любана, в
голове у меня с трудом укладывалось - сколько может выпасть на долю
человека, и после всего, что пришлось вынести, выстрадать, сохранить в
себе светлый жар души и щедро одарять им своих учеников.
- Вы знаете, - говорил Аркадий Маркович, - как надел, будучи
школьником, красный пионерский галстук, так с тех пор, кажется мне, и не
снимал его. Хотя, чего греха таить, были моменты в моей жизни, что мне и
не верили, и сомневались, и подозревали, - всякое, конечно, было. Но
главное, что сам я, даже перед лицом смерти, верил в себя, и это давало
мне силы не сломиться. Вы думаете, самое страшное смерть? - спросил он и
тут же ответил: - Ничуть! Когда в гестапо подвешивали меня на крюке и били
плетьми из медной проволоки по спине и по икрам ног, смерть была бы
избавлением от истязаний. Самое страшное, по-моему, гибель в безвестности,
когда никто никогда не узнает о тебе истинной правды и гибель твою сочтут
предательством. Как я ненавидел предателей! Кто, думаете, выдал меня
немцам? Петька Потеев, или, как звали его в полиции, Петька Хлыст, а я
ведь с ним в девятом классе учился. - Аркадий Маркович подышал поглубже,
вытер выступивший на лице пот и уже более спокойно сказал: - Произошло это
много позже, так что начну с самого начала...


2

Не удалось мне съездить на летние каникулы к деду в Осиновичи. Уже
совсем собрался, как прибегает Алексей Соколенок, мой дружок, и говорит,
что Никанор Иванович, учитель математики, готовится с учениками девятого
"Б" в туристский поход аж до самого Бреста.
- Я не могу, Алеха, в Осиновичи еду, - сказал я. - Я уж и письмо