"Семен Михайлович Бытовой. Обратные адреса (Дальневосточные повести) " - читать интересную книгу автора

- И представьте себе, - восторженно заявил он, - живя в бараке,
умудрился окончить заочно педагогический. Вот какая силища была у меня! -
И сдержанно, почти с грустью прибавил: - А нынче... эти хвори...
Тыгрина Чандаровна встревоженно посмотрела на мужа:
- Ну, Аркаша, не надо! - и предупредила, что раньше одиннадцати, пока
не высохнет роса, она не пустит его на Никулку.
Никто в доме не слышал, как он чуть свет ушел на берег и стал
возиться с моторкой. Он вернулся к завтраку и заявил, что все у него
готово, что день обещает быть ясным и ровно в одиннадцать - ни минутой
позже - отчаливаем.
Тут выяснилось, что Гайдукевич с нами не поедет, у него скопилось
десять катушек с непроявленной пленкой, а у Любанов есть фотолаборатория,
и Георгий Захарович решил ею воспользоваться.
И мы отправились на Никулку вдвоем.
Только мы оттолкнулись от берега, Аркадий Маркович дернул за шнурок,
и мотор сразу завелся.
Чтобы сократить путь до Никулки, он заходил в протоки, иные были так
узки, что свесившиеся над ними ивы совершенно скрывали их, и мы
продирались сквозь влажную зелень, хлеставшую в лицо. Одежда наша до того
вымокла, что я невольно подумал, как бы это не повредило Аркадию
Марковичу, и настоял, чтобы он больше не петлял протоками.
Вскоре показался Никульский яр - высокая песчаная гора с обнаженным
склоном. Аркадий Маркович сказал, что еще год назад яр стоял целехонький,
зеленый, а нынче весной его подмыло и он стал разрушаться. Яр и теперь на
наших глазах потихоньку осыпался, песок тонкими струями, шурша, стекал в
реку, и на вершине каким-то чудом держалась одинокая сосна. Корни ее почти
уже обнажились, вылезли из земли, и, случись хороший ветер, дерево рухнет
с головокружительной высоты.
- От греха подальше, - сказал Любан и повернул лодку к
противоположному берегу.
Я стал закуривать, Аркадий Маркович тоже взял папироску, но, стоило
ему затянуться, закашлялся, покраснел и в глазах показались слезы. С
минуту-другую он тяжело дышал, с каким-то натужным присвистом в бронхах,
словно и на открытом воздухе его ему не хватало.
- Я как та сосна на яру, - сказал он, - пока тихо - держусь, а качнет
посильней - повалюсь. - Он выбросил за борт недокуренную папиросу. - Это
началось у меня с войны, когда я попал в гестапо. Они, изверги, отбили у
меня легкое, и горлом шла кровь. Потом кашля почти не стало. И вот, спустя
много лет, опять...
- Как же вам, Аркадий Маркович, удалось вырваться из гестапо, ведь
редко кому удавалось?
- О, это целая история, придем на Никулку - расскажу!
Мы прибыли на Никулку во второй половине дня, пристали к песчаной
косе, и Любан повел меня по-над берегом. Мы шли, может быть, час, и
Никулка, бегущая сквозь тайгу, казалась скорее темно-синей, чем голубой.
Но это не столь важно, удивительно другое: как эта небольшая, хоть и очень
быстрая речка сумела пробить себе путь через горные теснины.
В двух местах через Никулку перекинуты прямо-таки чертовы мостики,
такие зыбкие и без перил, что перейти их с непривычки не так-то просто, и
мне, признаться, страшно было смотреть, как Аркадий Маркович идет по трем