"Джеймс Брэнч Кейбелл. Серебряный жеребец (Сказания о Мануэле - 3)" - читать интересную книгу автора

Фоморским в оценке умственной одаренности дона Мануэля.
Да, было забавно служить под началом Мануэля, играя роль властителя
Гонтарона и Ранека и рассматривая вблизи этого высокого, серьезного,
седого, пучеглазого самозванца, который научился только гениально
молчать... Ибо в этом (думал Мирамон) и заключалась тайна Мануэля: Мануэль
не спорил, не объяснял, не увещевал; он просто в любое тревожное или
смутное время хранил молчание; и это молчание поражало ужасом его вечно
болтающий народ и обеспечивало туповатому, но хитрому малому, который лишь
скрывал отсутствие каких-либо мыслей и планов, жуткую славу за непостижимую
мудрость и безграничную изобретательность.
- Помалкивай вместе с Мануэлем! - сказал как-то Мирамон. - И все
остальное приложится. Очень жаль, что у моей жены нет сноровки в
разгадывании истинной природы таких типчиков.
Да, четыре года стали забавным эпизодом. Но сны и создание сновидений
были по-настоящему серьезными материями, к которым Мирамон вернулся после
каникул на свежем воздухе с резней и управлением государством.
И здесь опять же, как и везде, ему противостояла жена. Пристрастия
Мирамона в искусстве состояли в обильной романтике, подслащенной абсурдом и
прибавленной всем табуированным. Но у его жены Жизели были совершенно иные
взгляды, целый набор взглядов, и ее философией являлся воинственный
индивидуализм. И кудесник, чтобы сохранять мир и покой по крайней мере в
промежутках между наиболее язвительными и многословными выступлениями жены,
должен был по необходимости создавать такие сновидения, какие предпочитала
Жизель. Но он знал, что эти сны не выражали тех небольших дум и фантазий,
которые таились в сердце Мирамона Ллуагора и которые погибнут под ударом
судьбы, если он не превратит эти фантазии в сновидения, которые, будучи
бестелесными, смогут ускользнуть от плотоядного времени.
Он превосходил других создателей образов, живущих в этом мире. Он
являлся опасным властелином (из-за своей свиты иллюзий) всей страны вокруг
Врейдекса. Но в собственном доме он не был опасен и не отличался
превосходством над кем-либо. И Мирамон жаждал утерянной свободы холостяцкой
жизни.
Его жена тоже была недовольна, поскольку пути Леших казались этой
смертной непристойными. Судьба, на которую были обречены Лешие, ей,
родившейся в народе, которого предопределение, похоже, не беспокоило,
мнилась отдающей дурным вкусом. По сути, Жизель все время раздражало, что
ее маленькому Деметрию суждено убить отца заколдованным мечом Фламбержем.
Такое предопределение Жизель не находила событием, которое бы хотелось
иметь грозящим вашей семье. И она чувствовала, что чем быстрее поговорить
совершенно откровенно с седыми Норнами, прядущими судьбу всех живущих, тем
лучше будет для всех заинтересованных лиц.
Ее раздражал один вид Фламбержа. Так что, когда, почистив по
обыкновению меч в четверг утром, она вошла в башню Мирамона из слоновой
кости, чтобы повесить роковое оружие на положенное место, ее тревожили
мысли не о шелке и меде.
Вместе с Мирамоном под зеленым балдахином с кистями сидел человек,
которого Жизель увидела здесь без удивления. Ибо сегодня с Мирамоном
наедине совещался Нинзиян, бейлиф Яира и Верхней Ардры который из всех
властителей Серебряного Жеребца особо славился своим благочестием. Ужасная
необходимость и особая причина, из-за которой Нинзиян был благочестив и