"Джеймс Брэнч Кейбелл. Серебряный жеребец (Сказания о Мануэле - 3)" - читать интересную книгу автора

Кабракан играют в мяч, а землетрясения находятся на попечении няни.
- Там бы она была немногим счастливее. Ее не интересуют дети, она бы
ни на минуту не примирилась с капризными маленькими землетрясениями, и она
бы сделала для всех все весьма неуютным. Нинзиян, - Мирамон кашлянул, -
Нинзиян, я начинаю бояться, что немного погорячился.
- Вот она, моральная неустойчивость, типичная для всех вас,
художников, - ответил деловой человек. - Так мой совет насчет Фламбержа не
пригодится?
- В общем, понимаете ли, - сказал Мирамон очень печально, - или,
вероятно, мне следует сказать, что тогда как, конечно же, все же, когда
начинаешь смотреть на это более внимательно, Нинзиян, в действительности, я
имею в виду тот факт, как мне кажется...
- Факт тот, - ответил Нинзиян с подавленной, но понимающей улыбкой, -
что вы женатый человек. Как и я. В общем, у вас остается одно желание и не
больше. Вы по своей воле можете вернуть власть над утерянной магией или
вернуть жену, властвующую над вами...
- Да, - мрачно согласился Мирамон.
- А на самом деле, - бойко продолжал благочестивый Нинзиян с
оптимизмом, припасаемым для дилемм своих друзей, - на самом деле вам просто
необходимо иметь четкий выбор. Никто не может преуспеть на стезе как
художника, так и супруга. Я не защищаю ни одну из этих карьер, поскольку,
по-моему, искусство - неблагоразумная госпожа и, по-моему, жена тоже
подпадает под подобное определение. Но я уверен, что ни один мужчина не
может служить обеим этим дамам.
Мирамон вздохнул.
- Верно. Не существует достойной супруги для создателя сновидений,
поскольку он постоянно творит более прекрасных женщин, чем предлагает ему
земля. Прикосновение к плоти не может удовлетворить его, укладывающего
сверкающие волосы ангелам и лепящего грудь у сфинги. Существует, конечно,
женщина, разделяющая с ним постель, но во многом она не лучше, чем одеяло
или подушка, и все они лишь помогают создать уют. Но что у творца
сновидений, что у этого встревоженного индивидуума, живущего внутри
существа, которое он видит в зеркале, общего с женщинами? В лучшем случае,
эти твари дают ему образцы для идеализации за пределами не имеющей значения
правды: как если б я создал роскошный бред, начав всего лишь с ящерицы. А в
худшем случае, эти твари не могут прожить и получаса, не вмешиваясь в то,
чего не понимают.
Тут Мирамон умолк. Он перебирал волшебные краски, которыми делал
первые наброски своих сновидений. Тут была белая краска, являющаяся
затвердевшей океанской пеной, и черная, которую он выжал из сгоревших
костей девяти императоров. Тут была желтая слизь Скироса, и малиновая
киноварь, полученная из перемешанной крови мастодонтов и драконов, и тут
был ядовитый голубой песок Путеоли. И Мирамон, который уже не являлся
могущественным кудесником, думал о той красоте и том ужасе, вызвать которые
этими пигментами он мог еще минуту назад; он, который теперь не имел власти
давать жизнь своим созданиям и который владел умением, достаточным лишь для
того, чтобы выкрасить в полоску вывеску парикмахера.
И Мирамон Ллуагор сказал:
- Было бы грустно, если б я никогда вновь не управлял сном людей и не
дарил им сновидений, насыщенных и ясных, красивых и соразмерных, нежных,