"Трумэн Капоте. Музы слышны (Отчет о гастролях "Порги и Бесс" в Ленинграде) " - читать интересную книгу автора

было серое, лиловые мешки под глазами выделялись, как грим.
- Уорнер, но ведь...
Уотсон протестующе поднял руку.
- Я уже не человек, - сказал он. - Мне надо лечь. Немедленно ложусь
спать и не встану до Ленинграда.
- Что ж, ничего не поделаешь, - сказала мисс Райан, когда Уотсон
исчез. - Ужасно обидно, что у нас не будет штампа в паспорте. Люблю
сувениры.
По расписанию поезду полагалось стоять на границе сорок минут. Я решил
выйти и осмотреться. В конце вагона обнаружилась открытая дверь, и я по
крутым железным ступенькам спустился на рельсы. Далеко впереди виднелись
вокзальные огни и мглистый красный фонарь, раскачивавшийся из стороны в
сторону. Но там, где был я, царила полная тьма, только светились желтыми
квадратами окна вагонов. Я шел по путям, с удовольствием ощущая свежий
холод, и раздумывал, где я - в Германии или в Польше. Внезапно из тьмы
выделились бегущие ко мне фигуры, группа теней, которые, надвигаясь,
превратились в трех солдат, бледных, плосколицых, в неудобных шинелях до
щиколотки, с винтовками на плече. Все трое безмолвно уставились на меня.
Затем один из них показал на поезд, хмыкнул и жестом приказал мне лезть
обратно. Мы строем двинулись назад, и я по-английски сказал, что приношу
извинения, но не знал, что пассажирам из вагонов выходить не разрешается.
Ответа не последовало - только хмыканье и жест рукой вперед. Я влез в вагон
и, повернувшись, помахал им. Ответного взмаха не было.
- Вы выходили? Не может быть, - сказала миссис Гершвин, когда я шел к
себе мимо ее купе. - Не надо, солнышко. Это опасно.
Миссис Гершвин занимала отдельное купе. Таких в поезде было только
двое: она и Леонард Лайонс, который пригрозил, что не поедет, если от него
не уберут соседей, Сарториуса и Уотсона.
- Ничего против них не имею, - говорил он, - но мне надо работать. Я
обязан выдавать на-гора тысячу слов в день. А когда вокруг толкотня, писать
невозможно.
Сарториусу и Уотсону пришлось переехать к супругам Вольвертам. Что
касается миссис Гершвин, то она ехала одна потому, что, как считало
руководство, "ей так положено. Она все-таки Гершвин".
Миссис Гершвин переоделась в брюки и свитер, волосы перехвачены
ленточкой, на ногах - пушистые шлепанцы, но брильянты были на месте.
- На улице, должно быть, мороз. Снег лежит. Вам надо выпить горячего
чаю. М-м-м, чудно, - продолжала она, потягивая темный, почти черный чай из
стакана в серебряном подстаканнике. - Этот миляга заваривает чай в самоваре.
Я отправился на поиски чайного человека, проводника из вагона " 2; но,
найдя его в конце коридора, обнаружил, что ему приходится бороться не только
с раскаленным самоваром. Под ногами у него вертелась Тверп, заливаясь лаем и
хватая его зубами за штаны. Кроме того, он подвергался интенсивному допросу
со стороны репортера Лайонса и переводчика Робина Джоахима. Маленький,
худенький, изможденный русский напоминал болонку. Его вдавленное лицо было
иссечено морщинами, говорившими не о возрасте, а о недоедании. Рот его был
полон стальных коронок, веки то и дело закрывались, как будто он вот-вот
заснет. Раздавая чай и отбиваясь от Тверп, он отвечал на выстреливаемые
Лайонсом вопросы, как измученная домохозяйка - переписчику. Он из Смоленска.
У него болят ноги и спина, и вечно болит голова от переработки. Он получает